— А сейчас что, времена злые?
— Очень злые! Все друг с другом воюют, кровь реками льют.
— Разве раньше было иначе?
— Было! Старики говорят.
Паруса рыбачьих челнов между тем становились все ближе… и столь же быстро приближался мавританский корабль, так, что уже ясно было — догонит, и очень-очень скоро.
— А ну-ка, помоги! — поднявшись на ноги, молодой человек решительно взялся за мачту.
Аманда посмотрела на него с ужасом и жалостью, как нормальные люди обычно смотрят на умалишенных:
— Что вы делаете?!
— Не болтай. Помоги лучше.
— Но…
— Делай, что велю, женщина! Как говорится, дерево лучше прятать в лесу.
— Какое дерево?
— Башку твою! Давай, живо тяни веревку. Натягивай, натягивай… Оп! Ну, вот и славно.
Подняв парус, беглецы направили лодку в гущу рыбацких судов, довольно быстро оказавшись средь рыбацких лодок, с которых некоторые уже махали руками:
— Здравствуй, красавица!
— Откуда вы?
— Не-е, вы зря явились за нашей рыбой.
— А мы вовсе и не за рыбой, — засмеялась Аманда, показав белые зубки. — Мы — на ярмарку… в Матаро.
— В Матаро?! — Один из рыбаков, молодой, голый по пояс парень с крепкими руками и круглым добродушным лицом, расхохотался. — Эй, вы слышали? Они в Матаро плывут. Долго же вам добираться!
— А что? — удивленно спросила девчонка.
Рыбак хмыкнул:
— Да ничего. Только Барселона-то — куда ближе. И рынок там больше…
— Барселона? — Аманда, сверкнув глазами, озадаченно накрутила на палец золотистый локон. — А мы где вообще?
— Ну, вы даете! — снова засмеялся юноша. — Плывете, не знаете куда?
— Говорю ж — в Матаро, дурень! — Аманда обиженно поджала губы — видать, юной ведьме не очень-то нравилось, когда над ней смеялись. — Просто нам туда надо.
— Но… там же враги! Так вы…
— Ну, нам не в сам Матаро, — быстро сообразив, поправилась девушка. — Нам чуть дальше — в Калелью, а потом — в обитель Святой Сусанны, у меня там тетушка настоятельницей, вот мы и собрались наконец ее навестить.
— А, вот теперь понятно. Так бы сразу и сказала, а то — Матаро! Друг твой вообще говорить не умеет?
Парень бросил на Вожникова заинтересованно-подозрительный взгляд, вызвавший у князя некоторую досаду: вот смотрит, гад! И чего, спрашивается, вылупился? Рыбу бы свою лучше ловил.
— Он немой от рождения, — выкрутилась Аманда. — Так уж устроил Бог, увы. Так нам куда плыть-то?
— А вон, — рыбак показал рукой. — По левому борту берег держите. Там вон Барселона — мимо не проплывете никак.
— Да знаю я! — Поудобнее устроившись на носу, девушка на прощание одарила парня милой улыбкой: — Спасибо!
— Удачи, красавица!
— И тебе. Всем вам!
Несмотря на то что слова изо рта юной ведьмы вырывались со скоростью стрельбы из пулемета, Вожников примерно понял, о чем шла речь, да и названия населенных пунктов на всех языках звучали примерно одинаково: Матаро, Барселона, Калелья…
— Смотри-ка, — повернув лодку веслом, князь посмотрел назад. — А кораблик-то приотстал.
— Испугались! — радостно хлопнула в ладоши Аманда. — Тут вон сколько всех… Вовек нас не сыщешь!
— А если очень надо? — перекрикивая ветер, спросил Егор. — Ты бы отстала? Опустила руки?
— Я бы?.. Ну, нет!
— А что бы сделала?
Вожников свою собеседницу видел плохо сквозь прорехи поднятого вновь паруса, однако по ее тону прекрасно знал, какое в этот момент выражение лица у этой, надо сказать, весьма сообразительной девчонки. Вот сейчас она задумчиво наморщила нос и накрутила на палец локон.
— Я бы что сделала?
— Ну да, ты.
— Осмотрела бы все лодки! Даже нет — спросила б у рыбаков… у старосты — просто дала бы ему денег.
— Умница! — похвалил Егор. — И наши мавры поступят точно так же! Разве они глупее нас?
— Мавры? Глупее! Они же не верят в Христа!
Аманда воскликнула это с таким убеждением, что Егор не знал, что и сказать. Лишь буркнул:
— А ты у нас расистка, оказывается!
— Кто-кто?
— Думаешь, они не сделают так, как ты сказала?
— Думаю, все же сделают, — со вздохом согласилась девчонка. — Значит, нам не надо плыть ни в Барселону, ни в Матаро. Надо просто скорее к берегу! Вон, видите, там, вдалеке, горы?
Насквозь пронизав скопище лодок, беглецы весело помахали рыбакам и, чуть удалившись, направили угнанный челн к берегу, узкая полоска которого уже была хорошо видна — не так и много оставалось плыть.
— Я б убрала парус.
— Так и сделаем. Давай.
Конечно, обломок весла оказался плохим подспорьем по сравнению с наполненным ветром парусом, пусть и рваным, однако лодка все же двигалась, а мавританский корабль, казалось, все так же и стоял…
— Нет, они уже не стоят, — повернувшись, Аманда внимательно посмотрела на море. — Подняли над бушпритом парус… скутум, или, как говорят англичане и португальцы, блинд. Осторожно идут к рыбакам.
— Пусть идут. К черту! — Князь орудовал веслом с ожесточенностью галерного раба и в данный момент был вовсе не склонен к светской беседе, прикидывая: а что делать дальше, на берегу?
Идти в Матаро — это понятно… Впрочем, не идти — пробираться, ведь кругом враги, Барселона-то принадлежит Арагону. Наверняка по всей округе рыщут вражеские разъезды, на дорогах выставлены посты, а по деревням стоят воинские отряды. Попробуй проберись в Матаро! И все же нужно было пробраться — что еще делать-то? Тем более одному это сделать куда легче, нежели целым отрядом, одному-то можно и затеряться, замаскироваться, проникнуть… Одному? Да нет, вдвоем — князь вовсе не собирался бросать свою спутницу: сгинет, бедолага, пропадет — кому она здесь нужна-то? Хотя… а в Матаро она кому нужна? Дома нет, родичей — тоже. В монастырь к тому же не хочет… Замуж бы ей, да кто возьмет бесприданницу-крестьянку? Разве что такой же сиволапый мужик из самых бедных — майся потом всю жизнь в беспросветной нищете и бесправии, рожай каждый год детей мал мала меньше, из которых большинство умрет еще в младенчестве. Плюс ко всему — тяжкий крестьянский труд от зари до зари, выпавшие от недостатка витаминов зубы, а те, что не выпали, муж выбьет, срывая на супруге злобу за свою убогую жизнь. Так и хорошо, что выбьет: бьет — значит, любит, любимая пословица крепостных крестьян. Таким образом, лет через десять, а то и раньше вся эта золотистая кареглазая красота померкнет, осыплется, как слетает мишура с застоявшейся до февраля новогодней елки: беззубая, с морщинистым животом и обвислой, как у старой суки, грудью, Аманда уже в тридцать лет будет выглядеть на все пятьдесят — а это и есть старость. Каждый год — на сносях, непосильный труд, быстрое увядание и смерть. Вот и все радости. Жаль девочку, жаль.
