— Хотя бы одного надобно в плен взять, — шептал по пути Вожников. — Вдруг да это не вся их шайка? Вдруг да еще кто-нибудь есть? Расспросить, разузнать надобно.
— Попробуем и в плен, — сдержанно пообещал староста, поглядывая на своих. — Правда, мои-то парни дубинушкой бьют от души, могут и не рассчитать.
— Ничего. Мои, я думаю, рассчитают.
— Тсс! — внезапно остановившись, дядюшка Пепе предостерегающе поднял руку. — Тихо всем. Близко уже.
Ватажники и деревенские (союзники, как называл их про себя князь) отправились к орешнику еще ночью — дорога-то была хорошо известна, к тому же в небе ярко светила луна. Спокойно спустились с перевала, свернули в лесок… а уж там-то пришлось ждать, когда хоть немного рассветет, густые кроны деревьев и высокие раскидистые кусты не пропускали лунного света ни капли, кругом было темно, хоть выколи глаз, даже пальцев на руке не видно.
— Ничего, — шепнув, староста мотнул головой вверх, — светает уже. Немного нам ждать и осталось.
Подняв голову, Егор посмотрел на матово-черные ветви, контрастным негативом выделявшиеся на фоне светлеющего на глазах неба. Вот, кажется, и первый лучик сверкнул… нет, показалось… и все же…
— Пошли, — шепотом передал по цепочке дядюшка Пепе.
Все поднялись, зашагали по узкой, окруженной густым подлеском тропе, след в след, как индейцы. Где-то рядом забила крыльями ночная птица, кто-то яростно заклекотал, защебетал, засвистел…
Когда вышли к ручью, сделалось уже заметно светлее, хотя солнце еще не вышло из-за гор, и все же Вожников прекрасно видел журчащий в обрамлении черных камней ручей, густые заросли орешника, кусты малины, смородины и желтого дрока. Вот гулко, с протяжным эхом закуковала кукушка, забил — точка-тире — трудолюбивый дятел, вскрикнул-выкрикнул дрозд. И слева, в орешнике, всхрипнув, заржала лошадь. Похоже, пришли…
— Тут они где-то, — обернувшись, прошептал дядюшка Пепе.
И тотчас просвистела в воздухе пущенная вслепую, на шепот, стрела, ткнулась со всей злобой в извилистый ствол туи, задрожала с досадой, а предрассветную тишину прорезал резкий громкий крик.
— А ну, навались, парни! — вскинув косу-копье, столь же громко воскликнул староста. — Вперед!
И правда. Теперь уж нечего было таиться, ждать.
Броситься на врага! Быстрее, быстрее… Ветки в глаза. Сучки под ногами, а в крови — азарт! Бегом, бегом. Не упасть бы…
Вот кто-то из деревенских упал, тяжело повалился. Не споткнулся — короткая арбалетная стрела ударила, пронзила насквозь грудь.
— Скорей, скорей, парни! Ага!
Выскочившие из шалашей мавры встретили внезапный налет более чем достойно, без лишней суеты и криков. Опытные воины, они, сколько могли, достали нападавших на расстоянии — стрелами из арбалетов и лука — и, чуть отступив к лошадям, схватились врукопашную. И тут уж «союзникам», несмотря на численный перевес, пришлось несладко. Еще бы — деревенские парни и подростки из Манресы против уверенных в себе, закаленных в многочисленных схватках авантюристов Пророка! Послышался звон мечей и сабель, а вот глухих ударов дубин что-то было не слыхать, раздавались лишь стоны. Схватившись за бок, упал на камни один из нападавших, за ним — другой, третий… пятый…
А у врагов удалось вывести из строя лишь одного. И то — слава богу!
— Лук, лук подберите… да метайте ножи, копья! — распорядился на бегу князь и тут же схватился с главным — красавчиком доном… как там его…
Узнал, узнал! И красавчик узнал тоже, не преминул заметить, ловко отбивая удар:
— Большая честь для меня сразиться с халифом неверных!
Удар! Отбив. Звон…
— Я тоже рад вас видеть, любезнейший сеньор. Не соблаговолите ли сдаться?
— Сдаться? О нет, знаете ли…
Резкий выпад! О, этот мавританец — умелый боец. А чего ж другого ждать-то?!
— …и вовсе не потому, что я вас не уважаю, сир!
Ах, как он здорово дерется! Прямо приятно… было бы. В другой ситуации. Может быть.
И клинок у него — будь здоров! Настоящий рыцарский меч толедской стали…
Хоп! Разящий удар… Подставить свой клинок… ага…
Звон! Блеск солнца на стали. И противный треск…
Черт!!! Солдатский меч Вожникова, конечно же, не выдержал, сломался влет, и обломок клинка жалобно звякнул о камни… И что теперь?
— А теперь — ваша смерть, сеньор! — зловеще прищурился красавчик. — С другой стороны, я бы взял вас в плен… если б вы приказали своим людям… Ах, понимаю… Выбираете смерть? Что ж! А ведь могли бы договориться.
В светлых глазах мавританца мелькнуло сожаление… тут же сменившееся азартом, столь характерным для всего средневекового рыцарства, когда делают не то, что надо бы, а то, что хочется, то, к чему стремится душа.
В данный момент душа мавританского кабальеро стремилась к смерти. Конечно же, не к своей собственной…
Вот дьявол! И как быстро все…
— Поднимите меч повыше, любезнейший дон, — опустив руки, попросил соперника Вожников.
— Повыше? — удивленно переспросил тот. — Но… зачем?
— Лучше поразите меня в голову… или в сердце, нежели, как скотину, в живот. — Сделав шаг вперед, Егор улыбнулся, как писали когда-то в боевых листках, «с достоинством и честью».
Глаза красавчика одобрительно вспыхнули:
— Поистине, вот просьба, достойная храброго и благородного мужа! Что ж… как хотите. Извольте!
Блеснул в лучах выглянувшего из-за синей горы солнца толедский закаленный клинок. Словно сама смерть блеснула. На миг. На очень короткий миг…
Смотрелось-то все хорошо, картинно: занесший меч победитель — враг и побежденный, как и положено рыцарю, с достоинством принимающий гибель. Со стороны-то именно так все и выглядело. Только некому было смотреть — все сражались… А жаль! Подивились бы… А вот не подпускайте рассерженного боксера на расстояние вытянутой руки, как, любуясь собой, неосторожно поступил красавчик… Поднял меч, открылся… Ну и что с того, что панцирь? Красивый такой, черненый, с серебристой вязью, скорее всего часть доспеха. И когда только успел надеть? Наверное, в нем и спал.
Панцирь панцирем… А вот лицо…
Короткий, без замаха, апперкот в челюсть. Всего-то! Один только удар. Хорошо поставленный, не раз приносивший Егору победу на ринге.
Хруст. И славный мавританский рыцарь тяжело осел в траву, просто поплыл, как вмиг растаявшая на солнышке снежная баба. Из бедолаги словно какой-то стержень выдернули. Нокаут, чего уж тут говорить. Красивый такой нокаут, техничный.
Упал, повалился наземь красавчик, а меч его, великолепный толедский клинок, казалось, завис на миг в воздухе, повисел удивленно и рухнул на грудь своего хозяина, глухо стукнувшись об кирасу.
