— Как вы узнали, что он сюда придет? — краем глаза глядя, как ловко вяжет пленника Энрике Рыбина, тихо осведомился дон Эстебан. — Не поверю, что просто так, наудачу… Скажите, сир, вы ведь точно знали?
— Знал, — подняв упавшую в траву шляпу, отрывисто кивнул Егор. — Просто увидел сон. Вещий. Ну и Аманда кое в чем помогла.
— Эта девчонка? Я же говорил, что она ведьма!
— Да нет же! — махнул рукой князь. — Хоть брата Диего спросите — нет!
— Впрочем, до этого мне нет никакого дела, сир, — потупился юный гранд. — Я бы только хотел, если это возможно, участвовать в церемонии возвращения… в тайной церемонии, я хотел сказать!
— Так вы догадались?!
— Я понял, что наша находка — не простая статуя, — юноша вежливо улыбнулся. — К тому же кое-что услыхал. Там, у часовни, вы говорили куда громче, чем надо бы.
— Да-а-а… — покачал головой Вожников. — Верно говорят, что знают двое — знает и свинья.
Дон Эстебан недоуменно вскинул глаза:
— А! Так тут еще и марраны замешаны! Ну да, вы ж говорили про мавров.
Егор невольно улыбнулся: марраны — «свиньи», так участники Реконкисты называли обращенных в христианство евреев, а при чем тут были мавры, князь так и не понял. Впрочем, наверное, дон Эстебан именно мавров и имел в виду — это ж именно мавры заварили всю кашу с похищением Святой Монтсерратской Девы!
* * *
Отец Бенедикт, настоятель монастыря на горе Монтсеррат, не мог скрыть радости:
— Господи Иисусе! Нашли! Привезли! Господи… Даже не верится! Но… как же вы смогли, ведь Смуглянка…
— Я же вам говорил, что смогу, — улыбнулся Егор. — Вот и выполнил обещанное.
— Да-а-а…
Стоя в вырубленной в скале часовне, аббат не отводил взгляда от возвращенной на свое законное место Моренеты, все бормотал молитвы. А затем выпрямился, обернулся, сверкая взором:
— Теперь мы устроим такой праздник, что…
— Эй, эй, святой отец! — тут же предостерег князь. — Какой еще праздник? Помните, что это дело тайное!
— А мы отпразднуем день Святого Иксле! — находчивый аббат потер руки. — Так отпразднуем, что… Чтобы Смуглянке было приятно. Ну — и нам. Тем, кто знает…
Отец Бенедикт осенил крестным знамением тайно собравшихся в часовне людей, всех тех, кто тем или иным образом оказался причастным к тайне. Князь Егор, дон Эстебан, Аманда и местные — сутулый и худой монах, кастелян отец Амврозий и светловолосый мальчишка-хорист Матиас. По лицу последнего градом катились слезы.
— А резчик по дереву? — вдруг вспомнил князь. — Тот самый, что сделал копию?
— О, он знает, что мы заказали ее, дабы поставить в далекой часовне. Там и поставим! — Аббат хитро прищурился: — В часовне Святого Искле! Заново отстроим и освятим.
* * *
Хор мальчиков пел «Stabat Mater dolorosa» — «Предстояла печальная Мать» — грустный и величавый гимн, посвященный страданиям Божьей Матери у креста, вскоре сменившийся песнью не менее красивой, но куда более радостной и даже, можно сказать, веселой. Ах, как звучали чистые детские голоса, как рвались к небу, высоко-высоко, казалось, к самому Господу!
Собравшиеся в просторной церкви паломники утирали слезы, а после службы по одному, по очереди, пошли поклониться Черной Мадонне, поделиться новостями, поплакаться да испросить благодати для себя, для других, для всех христиан.
Князь Егор уже спустился в трапезную, когда его догнал запыхавшийся Матиас:
— Отец Бенедикт хочет говорить с вами!
— Хочет — поговорим. Веди.
Вслед за юным хористом Вожников направился в келью аббата, обставленную просто, но со вкусом — узкое, безо всяких украшений ложе, простой дощатый стол, но изысканные резные кресла, серебряные, тонкой работы, подсвечники, а уж висевшее в углу распятие, наверное, могло бы принадлежать руке самого Микеланджело или Челлини, если б эти великие мастера жили в то время.
— Присаживайтесь, мой дорогой друг! — Выпроводив мальчишку, отец Бенедикт радушно потянулся к стоявшему на столе серебряному кувшину: — Выпьем вина — сегодня праздник. Можно.
— Выпьем! — кивнул князь. — С хорошим-то человеком — почему бы и нет? Тем более вы правы — праздник.
— Вы вернули нам Моренету. — Сделав долгий глоток, настоятель поставил бокал. — И я знаю — теперь знаю, — как вам это удалось. Вы — не простой человек! Особа, о могуществе которой давно ходят легенды. Император германских земель, Великий князь Руссии, сюзерен французов и англичан… и враг Арагонской короны! Но… вы же не можете быть врагом! Неужели после того, что вы сделали для всех нас, ваши войска будут жечь наши нивы, убивать наших людей?..
— Я бы не хотел ни жечь, ни убивать, — жестко промолвил Егор. — Поверьте, эти детские игры в войнушку интересуют меня меньше всего. Я не требую ничего страшного, ничего такого, что могло бы пойти вам во вред. Просто присоединиться к Империи — разве это плохо? Вспомните Великий Рим и поверьте: я хочу решить дело миром. Тем более у нас есть общий коварный и сильный враг.
— Вы имеете в виду мавров? — Аббат снова налил вина. — Да, это сильный враг. Но мы справимся с ним вместе, так?
— Хотелось бы. Хотя вы сами заметили: Арагон — мой враг.
— Нет, нет! — Поставив бокал, отец Бенедикт с живостью махнул рукой. — Мы не должны враждовать. Вы вернули нам нашу заступницу… Я знаю многих прелатов, весьма влиятельных людей в Арагоне и Кастилии, поверьте, мое слово кое-что значит. Войны не будет! Я сделаю для этого все, клянусь Моренетой и посохом Святого Петра!
* * *
Какие только флаги не развевал налетевший ветер под стенами грозной Гранады — древней столицы эмиров, города многочисленных рынков и мечетей, бывшей сокровищницы великих халифов, осколка былого величия добравшегося до Европы ислама. Золотые львы — английские, нормандские, королевства Леон, — выпустив когти, грозно скалили зубы, сверкали королевские лилии, высились кастильские замки, переливались желтым и красным знаменитые арагонские столбы! Даже новгородские медведи и те присутствовали, а как же — знаменитая кованая рать под командованием воеводы Онисима Раскоряки, установив напротив неприступных городских стен метательные орудия и пушки, деловито крушила оборону врага.
— Неприступные, говорите? — ухмылялся черный от пороховой пыли пушкарь — Амос из Новгорода. — А вот уж поглядим, какие они неприступные. А ну, робятушки, готовы?
— Готовы, господине Амос!
— Биляр, как с бомбардами?
— Готовы!
— Ну, тогда давай залп!
Вздрогнула земля. Выплюнув ядра, утробно рявкнули огромные, из сварных полос, бомбарды. Им вторили пушки поменьше — гаковницы, тюфяки… Совсем уж малый калибр опытные артиллеристы Амос и Биляр покуда придерживали для вражеской кавалерии и пехоты, кои, по всем прикидкам, вот-вот должны были рвануть за ворота на вылазку, не дожидаясь, когда мощные русские пушки окончательно превратят укрепления в пыль.
