— Она имеет размер в половину этого замка.
— У-у… — жалобно застонал монах, перевел взгляд на угловую башню. Егору показалось, что он сейчас заплачет. — Сто пятьдесят!
— Могу ли я увидеть твои инструменты, о мудрейший слуга пророка Исы? — почтительно спросил Хафизи Абру.
— Сто пятьдесят! — опять пробормотал монах. — Да, конечно, друг мой. Я все покажу…
Астролябия
[20]
, поставленная в угловой башне папского замка на тяжелую медную станину, была огромной, не меньше сажени в длину. Уникальный в своей исключительности инструмент — если, конечно, забыть, что в Самарканде именно в эти дни возводился аналог размерами в двадцать раз больше.
— Ты помнишь, что обещал составить мне гороскоп, сарацин? — обратила на себя внимание шевалье Изабелла.
— Но ведь сейчас день, — развел руками Хафизи Абру. — Для наблюдения за звездами нужна ночь, причем с ясным, открытым небом.
— Надеюсь, мы сможем провести совместные измерения в ближайшие дни, — нервно потер ладони отец Августин. — Я сообщу святым отцам нашего университета о твоем приезде, мудрец, и мы сможем посвятить наши встречи беседам о ваших и наших знаниях. А также прошу прочитать лекции о достижениях исламской науки нашим студентам из Авиньонского университета папы Бонифация Восьмого. Наша обитель знаний как раз отмечает свое столетие. И хотя папа Мартин избрал своей нынешней резиденцией Рим, мы продолжаем расширять университет Святейшего Престола и принимаем новых учеников… Где вы остановились? Я прикажу освободить для вас несколько келий возле лаборатории трансмутаций, дабы вам не терять время на дорогу в город и обратно.
— Такие беседы доставят мне много радости, мудрый слуга пророка Исы, — кивнул Хафизи Абру. — В знак своего уважения я хотел бы преподнести вам в дар свой труд по истории восточных государств, а также о строении земель Востока и достижениях наших математиков. Был бы благодарен, если бы вы поделились в ответ частицей вашей мудрости и одарили меня трудами ваших ученых, посвященных сим искусствам.
— Это большая честь и большая радость! Я прикажу немедля снять для тебя, дорогой гость, копии всех трудов, каковые вызовут интерес…
Ученые мужи раскланялись, млея, словно девицы на первом свидании.
— Спроси монаха, что за трансмутации? — тихонько толкнул Изабеллу в бок Егор.
Шевалье перевела, вызвав у монаха новый приступ эйфории:
— По повелению папы Мартина мы собрали в Авиньоне лучшие умы и инструменты, что только есть в мире, дабы для насыщения казны Святого Престола превращать в золото свинец, бронзу и олово по примеру английских алхимиков. Многие епископы были против сего кощунства, ибо трансмутация одних веществ, созданных Господом, в другие богопротивна и грешна, однако же многие святые отцы решили, что работа на благо церкви искупает грех алхимии. Идемте, господа, идемте! Я все покажу!
Папские алхимики трудились в поте лица своего в подвале, воняющем серой и жженой резиной. Колбы булькали, жаровни горели, разноцветный пар гулял по длинным трубкам, осаждаясь на днищах медных котлов. Раскрасневшиеся монахи увлеченно растирали, смешивали, варили и растворяли, сверяясь в своих действиях с толстыми книгами, раскрытыми на столах возле стен.
— Вот, — гордо повел рукой отец Август. — Мы уже почти достигли цели и полагаю, что через два-три года сможем наладить литье папских золотых соверенов из смеси свинца и олова.
— Это невозможно! — покачал головой Егор. — Превратить один металл в другой вне ядерных реакторов невозможно. Вы напрасно тратите силы и время.
— Нет-нет, мудрый гость, в этом нет ничего сложного. — Ученый монах перебежал к одному из комодов, порылся в ящиках и вернулся со сверкающей золотой монетой: — Вот, английский нобль! Добыт алхимическим путем. Сиречь золото для него выплавлено знаменитым алхимиком Раймондом Луллием из олова и свинца для короля Эдуарда
[21]
.
— Ерунда, не может быть, — замотал головой Вожников. — Получить золото из свинца невозможно!
— Ты что, не веришь собственным глазам? — удивился монах. — Вот же, вот оно, золото из свинца! Все знают, что сто лет тому Английская корона была нищая, как корабельная крыса, и побиралась по всему свету наемничеством и грабежами. Однако после того, как алхимики сварили для короля тысячу пудов золота из грязных металлов, Англия разбогатела настолько, что начала войну с королем Карлом за французскую корону, построила огромный флот и собрала наемников со всей Европы, расплачиваясь за все именно ими, алхимическими ноблями! Посему возможность трансмутации ни у кого из ученых сомнения не вызывает. Свинец, олово и огонь. Нужно лишь разгадать процесс, ту тайную добавку, которая обращает черные металлы в драгоценные!
— Английский король платит за войну алхимическим золотом? — завороженно переспросил Егор.
— Один момент… — Отец Августин забрал у него золотую монету, опять пробежался по лаборатории, порылся там, порылся здесь, раскидал свитки в дальнем комоде, перебежал к ближнему сундуку: — А, вот, нашел!
Монах подал Вожникову желтый хрусткий пергамент, свернутый в тугую трубочку:
— Вот, мудрый гость, читай сам.
Егор развернул свиток, с тоской посмотрел на латинские завитушки, поднял глаза на Изабеллу. С надеждой спросил:
— Переведешь?
— У меня уже живот подвело. С тебя обед с вином, каплуном и курагой. Тогда прочитаю.
— Идет! — тут же согласился Вожников. — Мудрому Хафизи Абру ближайшие несколько часов все едино не до нас. Пойдем, перекусим и просветимся. А слуги поедят потом, в обители. Насколько я понял, нас пригласили переехать сюда?
Однако читать свиток в таверне, лапая жирными пальцами, Егор не позволил. Только когда путники переехали в кельи университета, они с шевалье уединились в ее комнатенке, и женщина развернула грамоту…
История великого алхимика Раймонда Луллия, описанная безымянным монахом из Босфорта в его письме папе Клименту и переведенная шевалье Изабеллой из ордена Сантьяго
Отмеченный небесами и Диаволом, проклятый еретик, называемый блаженным, философ, богослов и алхимик Раймунд Луллий родился на острове Майорке в 1235 году от рождества Христова. Принадлежа к знатному и богатому роду, провел он юность в роскоши и кутежах при арагонском дворе. Пресытившись сим развратом, оставил он жизнь придворного, уехал в Сорбонну и с той же страстью предался изучению алхимии, восточных языков и богословия, вернувшись домой доктором теологии. Здесь и ждало его потрясение, от которого не смог он оправиться во всей украденной у судьбы жизни.
