Почувствовав, что еще немного, и левый бок я себе отлежу, перевернулся на другой и посмотрел на часы — до смены было еще шестнадцать минут.
Глава 12
Деревня Жатомля Духовщинского района, Смоленская область, РСФСР.
23 августа 1941 года, 4:44.
За последнюю пару недель Шойбнер как-то свыкся с тяжелой действительностью. Линия фронта стабилизировалась, маршруты, по которым теперь каталась их легкая колонна снабжения, более-менее устоялись, и даже появилась возможность организовать вменяемую охрану. Теперь русские уже не решались нападать на возчиков так нагло, как это случалось раньше, ограничиваясь одиночными выстрелами издалека. Впрочем, потери все же были — только за семь предшествующих дней один сослуживец Клауса был убит, а двое ранены. Да шесть лошадей пришлось списать, но никакого сравнения с тем жутким нападением семнадцатого августа. Вот уж где им пришлось несладко — страшно сказать: почти четверть возчиков была убита или ранена, а уцелевших лошадей хватило только для буксировки половины от имевшихся повозок. Те же, кому повезло уцелеть, на всю жизнь запомнили, что такое кинжальный огонь пулеметов. Смешно, но в тот день русский машиненгевер спас ему жизнь, заслонив собой от шквала пуль. После боя Клаус насчитал двенадцать пробоин в кожухе ствола и десять — в «теле» пулемета. Соответственно, поддержать огнем своих ребят он не мог, а вот юркнуть в канаву получилось.
Однако солдат во всем найдет положительную сторону. Так, самому Клаусу не только повезло уцелеть, но даже и в звании вырасти. Теперь рукав его кителя украшал «уголок» гефрайтера, а под началом обретались сразу трое «желторотиков». Жаль только, что из-за потерь в караулы ему приходилось ходить наравне со всеми. Но гауптман еще два дня назад намекнул, что в самое ближайшее время следует ожидать свежего пополнения. От подобных вестей, потихоньку рассказанных сослуживцам, почти все приободрились, тем более что, кроме людей, можно было ожидать и поставок лошадей. Недостаток солдат удавалось пока компенсировать пленными русскими, от использования добровольного труда которых не собирался отказываться никто, а вот ремонтерские вылазки не приводили ни к чему хорошему. То ли большевики ухитрились все конское поголовье угнать с собой, то ли всех лошадей вымели свои, те, кто пришел в эти края на пару недель раньше. Даже если и удавалось разыскать на совсем уж глухих хуторах пару коняшек, то внезапно оказывалось, что они переписаны представителями экономического управления и реквизировать их нельзя. Фон Шойбнер слышал, как один из гефрайтеров 7-й танковой, базировавшейся неподалеку, жаловался другому, как им на том же основании запретили разукомплектовывать русскую станцию для обслуживания тракторов.
«Сегодня нормально выспаться не получится, ребята! — заявил вчера вечером фельдфебель. — Похоже, „ночные бандиты“ перепили водки и днем напали на танкистов. Соседям пришлось жарковато, но нападение отбито. Вот только русских, говорят, было сотни три, не меньше. А от них до нас километров пятнадцать, а потому — лопаты в руки и готовить позиции! Шойбнер, на тебе пулеметы!»
Хорошо еще, что ночью подремать получалось, пока «молодые» сторожили. Впрочем, сейчас, перед рассветом, их навыков оказалось бы недостаточно, к тому же глаза у них явно слипались, и Клаус предпочел встать за пулемет сам. В принципе, сам он страхов фельдфебеля не разделял — от места их базирования до Духовщины, где квартировали штабы корпуса, танковой и двух пехотных дивизий, было около часа пешего хода.
«В конце концов, вряд ли наглость русских так велика, чтобы решиться атаковать тремя сотнями пару тысяч, — подумал он. — А вот то, что завтра придется снова тащиться с колонной, не выспавшись, — хреново. И так глаза, как у вампира, от постоянного недосыпа, а тут еще и это!» Свежеиспеченный гефрайтор оторвался от созерцания щитка трофейного русского пулемета и, сунув руку за голенище сапога, достал плоскую металлическую фляжку. Торопливо скрутив крышечку, Клаус сделал маленький глоток — пить русское пойло большими у него не получалось — дыхание перехватывало. Фактически у каждого солдата в группе была такая фляжка — только снадобье действовало на всех по-разному, и кто-то пил в конце тяжелого дня, чтобы расслабиться, а кто-то — как он сам — взбодриться. Правда, настаивать самодельную водку приходилось на настоящем кофе — эрзац из цикория тут помогал мало. Но опять же, он в службе снабжения работает, так что пока удавалось добывать натуральный продукт без особых проблем.
После второго глотка по телу разлилось приятное тепло, а глаза перестали слипаться. Клаус слышал, что летчикам выдают специальные таблетки, снимающие усталость и придающие бодрость, но одно дело «рыцари неба», и совсем другое — трудяги-коноводы.
«С „затычками“, что ли, поделиться?» — мысль была новой, до сих пор гефрайтер фон Штойбен вниманием новичков не баловал.
Резкий, но одновременно и глухой удар раздался так внезапно, что Клаус чуть не выронил сосуд со стимулирующим питьем. Потом, спустя несколько тягучих секунд, прозвучал еще один. Было в этом звуке что-то такое, отчего ему очень захотелось присесть на корточки и, словно маленькому мальчику, испугавшемуся грозы, прикрыть голову руками.
«Это что же так долбануло-то?» — заполошная мысль вытеснила все остальные, а следом за ней, когда испуганное сознание так и не смогло идентифицировать источник и происхождение столь страшного звука, пришла другая: «А если сейчас это будет стрелять по нам?»
Впрочем, на смену этим двум взрывам (Клаус все-таки понял, что же такое это было) пришла череда чуть менее мощных, но раздававшихся не точно на юге, а уже на востоке и юго-востоке. То есть примерно там, куда их колонне предстояло завтра везти грузы.
«Да это же русские пушки! — понял фон Штойбен, вслушиваясь во все учащавшиеся звуки разрывов, практически слившиеся в непрерывный рокот. — Неужели большевики решили пойти в наступление?»
Потом он вспомнил, что русские и так атаковали позиции их дивизии каждый божий день, и обстрелы тоже случались. С другой стороны, на его памяти по выходило первый раз, когда канонада была так хорошо слышна здесь, в десяти километрах от линии фронта. И сформировавшееся за последний месяц солдатское чувство опасности подсказывало Клаусу, что это совсем неспроста.
Деревня Глубочица Борисовского района Минской области, БССР.
23 августа 1941 года. 6:07.
Вторые сутки Слава пытался понять, что же происходит. Вместо ожидаемого массового прочесывания всех окрестных лесов и тотального сжигания деревень (так, по крайней мере, объясняли ему старшие товарищи) немцы вели себя словно испуганные девицы: отдельные мелкие подразделения заполошно пометались по ближайшим окрестностям, а потом все стихло. Причем, если верить докладам разведки, противник чуть ли не линию укреплений вдоль шоссе возводить начал. Фронтом на север, то есть в сторону того места, где отряд Трошина и базировался.
«Эх, Нечаева бы сюда сейчас! Вот он бы куда надо пролез и все вызнал… — Командир партизанского отряда досадливо поморщился от одной только мысли о том, что о судьбе разведгруппы до сих пор ничего не известно. — Остальные у меня ребята тоже не промах, но с сержантом их пока еще сравнивать рано».
