— Слушаю тебя, сержант, — я отбросил окурок.
— Разрешите еду у местных забрать! Собрали, что могли. Копчушечка, сало, сухари. Игнат говорит, что на пару недель нам хватит.
— Кто говорит? — Никого с таким именем я вспомнить не мог.
— Да мужик, что нам обед привозил. Помните?
— А, этот? Прическа у него, еще как у Тургенева, да? — Дядька отличался на редкость незапоминающейся внешностью, так что прическа, как на портрете классика в хрестоматии по литературе, была единственной приметой, которую я запомнил. — А как ты с ним разговаривал? — Взгляд, брошенный на меня сержантом, сказал куда больше любых слов! По крайней мере, сомнение в моем умственном здоровье я там точно прочитал. Впрочем, и исправился я быстро: — По ходу, вся деревня уже знает, так?
— Ну вся не вся, но кому надо — знают.
— Ясно. Емель, через сколько мы отсюда убраться сможем?
— Ну, ежели за жратвой не ходить, то минут через двадцать вполне. А ежели ходить, то через час.
— Не, иди! Я пока немца разговорю. Хочу, понимаешь, знать, чего нам ожидать в ближайшем времени. Сема! — Я рывком поднялся с лавки. — Сема! Еще две ходки сделаешь и в школу приходи, штабное барахло собрать поможешь.
— Понял! — донесся из-за «ублюдка» ответ.
В классе на первом этаже, где мы оставили пленного лейтенанта, все окна оказались закрыты. Не знаю, какой в этом смысл, если «пациент» все равно пристегнут к учительскому столу наручниками, но духота в помещении стояла нереальная, да еще и пованивало изрядно.
«Раны по такой жаре воспалились! — мелькнула мысль, мгновенно, впрочем, сменившаяся другой: — Да пусть хоть весь целиком сгниет, падла! Зря только морфий на него потратил…» — но мысленное ворчание было не больше, чем самонакачкой перед допросом, поскольку, не вколи я пленнику наркотик, разговаривать с ним было бы попросту не о чем.
— Итак, лейтенант, мне кажется, что настало время вам ответить на несколько вопросов!
Несмотря на крайне непрезентабельный вид, полицейский скорчил гримасу, должную, по его мнению, означать его ко мне полное презрение. Вышло абсолютно неубедительно — очевидно, мешали мелкие детали вроде синюшного следа от моего каблука на лбу, замотанных кровавыми бинтами простреленных ног и мокрой от пота формы.
— Вы, безусловно, можете молчать. — Пододвинув стул, я уселся на него верхом. — Минут пять — больше, извините, у меня времени нет. И кстати, я не буду обещать вам невыполнимого. Как вам должно быть понятно, отпустить вас при всем желании я не смогу.
— И на что же мне рассчитывать? — Особого вызова в голосе пленника не было.
— На быструю и легкую, а также безболезненную смерть. Иногда это тоже немало.
— Воды дайте, — хрипло попросил лейтенант.
Взяв с одной из парт немецкую флягу, я подошел к нему. О развязывании рук речь, понятное дело, не шла. «А мне бы ты вряд ли такую услугу оказал, хотя как знать, может, и по-другому все вышло?» Немец жадно пил тепловатую воду, пока, наконец, не мотнул головой, показывая, что напился.
— Перед тем как ответить на ваши вопросы, я хочу, чтобы вы ответили на один мой.
— Хорошо. Спрашивайте.
— I’m just curious what are you doing here — at the heart of Russian wastelands?
[96]
— If I were you I’d better start thinking about my own future,
[97]
— машинально ответил я. Черт! Он же купился! Или, вернее, мы друг друга «выкупили».
Дело в том, что для борьбы с русским акцентом я избрал тактику замещения, стараясь выговаривать слова с английским произношением. Не особо увлекаясь, конечно, но результат — налицо.
— Если вы не против, мы могли бы разговаривать на вашем языке, — по-прежнему на английском сказал полицейский. — Ваш немецкий неплох, но все же…
— Почему вы приехали сюда? — Отдавать инициативу в разговоре я совсем не собирался, но предложением перейти на более удобный язык воспользовался.
— Мы в Большом Запоточье встретили местного бургомистра, который рассказал про вашу группу.
— Так и сказал: «У меня в деревне шпионы живут?» — я усмехнулся.
— Нет. Он сообщил про немецкий отряд, и я решил проверить. Не так давно были разосланы ориентировки на русских диверсантов, которые могут использовать немецкую форму. Но признаюсь, действительность превзошла все ожидания! СД! Кто бы мог подумать?! Вы кто по званию? А то немного неудобно безлично к вам обращаться.
«Ну вот, опять пытается инициативу в разговоре перехватить. Привычка, наверное…»
— Лейтенант! — Я навис над сидевшим на полу пленным так, что ему пришлось запрокинуть голову — крайне неудобное, надо сказать, положение. Да и солнце из окна ему в глаза било. — Вопросы здесь задаю я. Для большей убедительности могу вас пару раз пнуть, но не думаю, чтобы это было так уж необходимо. Почему вы сразу не оцепили деревню?
— У меня не было уверенности, что вы — не обычная группа фуражиров. Поэтому и вошли вначале только мы с вахмистром и автоматчиками.
— Почему так быстро подошло подкрепление? — жестом остановив его, задал я следующий вопрос.
— Примерно половину солдат мы выдвинули пешим порядком и спрятали за домами в тех сараях, что стоят на поле между деревней и лесом. Остальные обязаны были выдвинуться на машинах при получении сигнала. Таким образом, и дороги блокировали. Кроме, конечно, той, что ведет на север через железную дорогу.
— Сколько вас было всего? Какой был сигнал? У вас была радиосвязь?
— Всего нас было пятьдесят три человека. Для группы непосредственной поддержки сигнал мы подали сразу, как попытались вас арестовать. Один из наших махнул рукой — его видели в окно. А они, в свою очередь, просигнализировали тем, кто был на технике. Машина с рацией должна была оставаться в лесу. Пеленгация ведется практически непрерывно.
— Fuck! — Переходить на русский, чтобы выругаться, времени не было. Метнувшись к окну, я врезал по раме, распахивая ее. — Зельц! Ко мне! Пулей! — «Идиотище! Имбецил! В соплях запутался, а о том, что у немцев связь должна быть, не подумал! Тебе, дебилушка, не диверсантом на полставки в немецком тылу скакать, а ясли охранять в тихом фешенебельном районе!»
— You should not worry about radio car. I’m sure they retreat. They’re not insane enough to assault you. One dozen is not able to succeed where four dozens fail.
[98]
