У меня защемило сердце — уж больно этот белобрысый малец был похож на моего Пашку.
Старший не заставил себя долго упрашивать и тоже принялся за угощение. В этот момент к нам и подошел Трошин.
— Здорово, хлопцы! — поприветствовал он ребятишек, а мне кивнул головой: «Кто такие, мол?»
— Вот, боец Трошин, ребята местные, до брезента охочие. Их дядька Филипп прислал, — коротко обрисовал я ситуацию. — А дядька Филипп — большой человек, староста.
Пацаны, продолжая увлеченно жевать, согласно закивали головами.
— А как бой здесь был, вы, ребята, видели? — спросил Бухгалтер.
— Угум… Я бачиу, — откликнулся старший. — А Михася мамка в погреб загнала, ен малой ишо.
— Ну, и что же ты видел? — Это уже я.
— Тому скора три тыдни як. Германы па той дарозе, — и он махнул рукой в сторону шоссе, — перли. А наши танки аккурат ад вески нашей паехали. Тольки германы хитрые были, яны у лесе гарматы понаставили. Почти усих папалили. Дядька Пилип сюды ходил, кулямет прынес — я бачыу, як ен яго у дровы заховал. А нас, вось, за трапкой якой-то послал.
— Трапку мы вам, конечно, отдадим. Только она тяжелая очень. Не дотащите, — ответил я.
— Нее, мы с Михасем сильные. Я, вон, з самих Углян книги домой прынес, коли у школу пашел!
Поскольку я не знал, где эти самые Угляны находятся, то только и мог, что понимающе покачать головой. Однако тут мне пришла в голову хитрая идея.
— Ребята, а что, если мы сами вам тряпку принесем? Да и с дядькой Пилипом познакомиться нам охота. Вы говорите, он милиционером был?
— Да. Был. Тольки у нас рашили германам пра то не гаварыть.
— Так передайте Пилипу, что мы вечерком заглянем. Тряпку принесем.
— А может, ему записку напишем? — предложил Трошин.
— Верно, сейчас и напишем.
— Дядька командыр, а у вас ласункау больше няма? — спросил младший, облизывая ладони.
По контексту догадавшись, о чем он спрашивает, я снова полез в карман:
— Подставляйте руки!
Отойдя на пару метров от ребятишек, мы с Трошиным присели на землю и принялись обсуждать «послание диверсантов милицейскому старосте».
— Слушай, Антон, а зачем нам вообще с ним встречаться? — спросил меня Бухгалтер.
— А жрать тебе, Слава, каждый день хочется или только по средам? — парировал я.
— Так можно же просто прийти и взять.
— Ага, так они тебе и отдадут. У них, между прочим, пулеметы уже имеются. И не думаю, что они ими пользоваться не умеют… Да и дружить с ними надо, а не реквизициями заниматься. Лучше думай, что мы им предложить можем?
— Оружие? Патроны?
— Керосин! — осенило меня. — Керосина у нас литров пять есть. Еще котелки, ложки и прочую утварь, что от батарейцев погибших осталась.
— И немецкие тоже можем отдать.
— Не можем! — отрезал я.
— Почему это?
— Если у них это барахло кто из фашистов или полицаев увидит — крестьянам может сильно не поздоровиться. Немцы имущество свое собирают гораздо активнее, чем наше.
Слава смущенно почесал затылок, как видно, проблемы крестьянства его до сего момента не волновали.
— Колеса… — задумчиво предложил он.
— Что «колеса»? — настала моя очередь удивляться.
— Мы можем предложить им на обмен колеса от передков и пушек. Они в хозяйстве всегда нужны.
— Вот видишь, что значит направить умного человека на правильный путь! Сразу идеи хорошие появляются. А поскольку «Бухгалтер» у нас ты, то тебе и писать. — С этими словами я протянул ему огрызок карандаша и листок из блокнота.
Трошин покорно разложил листок на колене и приготовился писать, но потом, почему-то замявшись, спросил:
— Антон, а что такое Рос-гос-страх?
Я чуть не подпрыгнул, но потом понял, что он прочитал «шапку» на листочке, вырванном мной из промоблокнота, который я таскал в кармане разгрузки.
— Российское государственное страховое общество, вон, видишь, и орел двуглавый. Это нам выдавали из старых запасов, чтобы противника путать. В каком здании главное управление нашей «конторы» сидит, знаешь? — филигранно, как показалось мне, выкрутился я из сложной ситуации.
— Нет, не знаю, — честно ответил Трошин. — Меня только в Киеве допрашивали.
— Извини, что напомнил, — я почувствовал себя несколько неловко. — Так вот, при царе в «нашем» здании располагалось страховое общество «Россия», вот и остались запасы.
— А, тогда понятно.
— Но ты все-таки «шапку» оторви, — посоветовал я ему.
Оставив Трошина заниматься эпистолярным жанром, я вернулся к мальчишкам.
— Ребята, а как у дядьки Пилипа фамилия?
— Нэущэнко, — ответил Сашко и добавил: — А вы у яком звании, таварыщ командир?
— А с чего ты взял, что я командир?
— Дык, вон яка добрая форма у вас. И этот, друга, вас слухаецца. По всему видать, шо вы командир. А вы от германа тикаете али не?
— Что? — не понял я.
— Ну, вы уходите или германа бить будете?
— Бить будем! — И, повернувшись к Трошину, громко сказал: — Фамилия старосты Неущенко.
Слава кивнул головой, давая понять, что услышал меня.
— Да, и еще добавь, что если он согласен на встречу, пусть на заборе повесит две белые тряпки. В метре друг от друга.
Трошин быстро сделал приписку и отдал бумажку мне.
«Уважаемый гражданин Неущенко, если вы заинтересованы в обмене сельскохозяйственной продукции на различные промтовары (керосин, брезент, колеса и прочее), то мы хотели бы встретиться с вами сегодня вечером у вас дома. Вячеслав Трошин.
Если вы согласны, то к 7 часам вечера вывесите два полотенца на заборе».
— Мощно и содержательно. Но в то же время — ни о чем. Ты просто мастер написания коммерческих предложений! — сказал я Трошину.
— Что-то не так? — спросил он.
— Да нет, это я тебя так хвалю, — успокоил я его.
Хитрым образом сложив записку, так, что она превратилась в крошечный пакетик размером с почтовую марку, я протянул ее старшему мальчишке.
— Вот, передайте дядьке Пилипу. Кстати, а как его дом выглядит?
— Дак, ен чацверты ад ваколицы!
— От чего?
— Ну, ад края вески.
— От околицы, что ли?
— Да.
— А от какой?
— Ад той, што в сторону Скнаревичей. — И, не рассчитывая на мою сообразительность, мальчик показал рукой.