Ху-ху… Ну а мы — конем!
— Ваня, шумни там!
Со стороны самолета до меня донесся звук двойного удара металла о металл. Оба окруженца стремительно развернулись в сторону новой угрозы. Теперь мой черед!
Приложив ладони рупором ко рту и направив звук немного в сторону, я крикнул:
— Эй, военные! Без шуточек! Оружие на землю.
Теперь они развернулись в сторону леса.
— Я же сказал — оружие на землю! — и я высунулся из кустов и направил на них ствол автомата.
Надо сказать, что последние пару дней в качестве головного убора я ношу советскую пилотку. Вы спросите меня, почему? Отвечу. По здравому размышлению пилотка — более подходящий для контактов с местным населением головной убор, нежели бундесверовская кепка и тем более тропическая панама. Поэтому почти всегда на выходы мы берем с собой пилотки. Красная звездочка сразу показывает нашу принадлежность и упрощает общение.
— Вы кто? — задал комиссар странный, на мой взгляд, вопрос, но «наган», правда, опустил.
— Дед Пихто! — ответил я в рифму. — В настоящий момент это — не важно. К самолету вам лучше не подходить, он — заминирован. Вы предупредите своих людей, что стрелять не надо. На вас сейчас как минимум шесть стволов смотрят, — блефанул я, вставая в полный рост. Нас разделяло едва три десятка метров, причем я стоял несколько выше окруженцев.
— Вы кто? — спокойно повторил свой вопрос батальонный комиссар.
— Старший лейтенант госбезопасности Шацкий, — в очередной раз соврал я. — А вы кто?
— Я — батальонный комиссар Санин, прорываемся к фронту.
— Ну, если прорываетесь, то поможем, чем сможем. — И, опустив автомат, я двинулся к ним.
— Предъявите документы, товарищ старший лейтенант! — завел было уже знакомую мне песню комиссар.
— Вы, товарищ комиссар, слишком много от меня требуете… Не забыли, мы в тылу врага?
Комиссар оказался мужиком умным и в дискуссию вступать не стал.
— Много вас прорывается? — спросил я, остановившись в паре метров от них с таким расчетом, чтобы не оказаться на директрисе у Тотена или Казачины.
— Двенадцать человек.
— А мы только шестерых видели…
— Остальные отдыхают, а мы вот за продуктами в деревню собрались… — устало ответил батальонный.
— Это вы зря, все ближние деревни — бывшие польские, я бы не советовал вам туда ходить. Кстати, давно вы из кольца вырвались?
— Четыре дня назад. Вышло почти полсотни, но часть отстала, так что нас теперь всего двенадцать. А вы кто? В смысле: «Что здесь делаете»?
— Воюем. Но давайте лучше про вас поговорим. Карта у вас есть?
— Чего нету, того нету.
Тут мне в голову пришла интересная идея. Извинившись, я вернулся к кустам, в которых устроил засаду. Повернувшись к лесу, я быстро сказал в рацию:
— Тотен, сгоняй Зельца за «дегтярем», и диски пусть прихватит! Если там еда какая есть — пусть тоже несет. Поможем военным. — И, подхватив с земли немецкий ранец, в который я упаковал личные вещи летчиков, я вернулся к комиссару.
— Значит, так, товарищ батальонный комиссар, вот вам карта! — И я протянул ему планшет с авиационной картой. — Здесь в ранце — два летных пайка. Могу и пистолеты вам отдать, но лучше подождите немного, вам сейчас ручной пулемет принесут. Если он вам нужен, конечно?
На лице комиссара явственно проступило изумление. Он откашлялся и спросил:
— А с чего такая щедрость, товарищ старший лейтенант?
Я ответил в том смысле, что им сейчас все эти вещи нужнее.
— Да, и последнее… Вы как к фронту идти собирались?
— Я думаю, что у Минска перейдем на ту сторону.
— Пожалуй, я вас огорчу. Фронт сейчас у Орши и Витебска. Но, судя по всему, наши там прочно встали… — подсластил я горькую пилюлю.
— Да что вы говорите, старший лейтенант!
— Я бы посоветовал вам не коверкать мое звание, которое, между прочим, равно вашему… И дослушать меня до конца! — оборвал я комиссара. — Давайте сюда карту — покажу, куда и как вам лучше идти.
Определенно, мне попался весьма вменяемый политработник, поскольку этот Санин не стал со мной спорить, а достал карту.
Я нарисовал на карте известные мне места дислокации немецких частей и маршрут, обходящий Радошковичи и Рогово с севера.
— Вот от этого шоссе держитесь подальше, мы несколько дней назад взорвали на нем мосты… — не преминул похвастаться я, — и теперь здесь полно вражеских войск.
— Мосты взорвали? — Комиссар с уважением посмотрел на меня.
— Ага. И на шоссе, и в окрестностях…
— Вы москвич? — внезапно спросил Санин.
— Да, а что?
— Ничего, просто говор у вас характерный. Вы где живете?
— А это сейчас важно?
— Нет, конечно… Я просто сам с Остоженки.
— Ну, а я — с Триумфальной.
— Почти соседи… — со вздохом сказал комиссар.
— Ну вы скажете тоже — «соседи»?! — «искренне» удивился я. «Неужто на такой фигне меня поймать хочет?» — Почитай, другой конец Москвы!
— Да для меня сейчас даже человек из Мытищ или Люберец будет как парень с соседнего двора…
— Понимаю…
В моем наушнике раздался голос Тотена:
— Тоха, мы подходим. Я еще пару винтовок немецких захватил.
Вместо ответа я приглашающе помахал рукой, повернувшись в сторону леса. Спустя несколько мгновений из-за деревьев показались Зельц и Сомов, нагруженные оружием и припасами.
— Вот все — чем можем.
— А может, вы с нами пойдете? — спросил вдруг комиссар.
— Нет, у нас своя работа — партизанскую борьбу в тылу врага вести.
— Постойте… Какую борьбу?
— Партизанскую, как в восемьсот двенадцатом году. Двадцать девятого числа Совнарком и ЦК выпустили директиву советским и партийным организациям. Я думаю, что вам, как командиру и политработнику, следует знать… — Тут я заметил, что ефрейтор, который так храбро остался на открытой местности вместе с комиссаром, очень внимательно прислушивается к тому, что я говорю, поэтому, прервавшись, я поинтересовался у Санина: — А ничего, что ефрейтор слушает?
— Томилину можно. Он — коммунист!
— Тогда ладно… — согласился я. — В общем, в пятом пункте этой директивы призывают к организации в тылу у врага партизанских отрядов и диверсионных групп с целью действий на коммуникациях противника и уничтожения его личного состава и материальных средств. Правда, как мне кажется, на райкомы и обкомы надежда маленькая — отряды, конечно, организуют, но вот как они воевать будут… Вы, кстати, из каких войск?
