— Старший лейтенант! Отставить!!! — ревет кто-то за моей спиной.
Поворачиваю голову. Саня. Делаю успокаивающий жест, что, мол, только разик стукну.
— Отставить! Тоха, ты что?!
В голове проясняется. Я отталкиваю от себя унтера, который мешком валится на траву.
«Боже, вот стыдоба-то!» — думаю я, глядя на командира.
Однако внешне Саша, в отличие от остальных («Ого, сколько народу на визги немца набежало! Тут и Несвидов, и Скороспелый, да и ребята из моей группы уже вернулись»), совершенно спокоен.
— Иди сюда, товарищ старший лейтенант. И оружие подбери… Ибо не фиг!
Я выполняю приказ и встаю перед командиром по стойке «смирно». «Вот мне сейчас прилетит, так прилетит!» — думаю.
Но, вопреки моим ожиданиям, Саня как будто не обращает на меня никакого внимания.
— Сержант, — это Юрину, — поднимите этого… — и он показывает рукой на тушку унтера. — Умойте и к доктору отволоките, — кивок в сторону Дока.
Я стою как оплеванный. Командир обводит взглядом собравшихся, цыкает зубом:
— А вы что собрались? Концерт увидели? Или кино кто обещал показать? Работы нету? Так я найду… — И внезапно рявкает: — Разойдись!
Народ так и брызнул в стороны — похоже, что даже те, у кого особых дел не было и не предвиделось, предпочли исчезнуть с командирских глаз.
— Пойдем, Антон, поговорим…
Я понуро поплелся за Сашей. Подойдя к навесу, закрытому по периметру немецкими плащ-палатками, он отодвинул загородку и сделал приглашающий жест рукой. Я молча влез внутрь. «Хм, а уютненько командир устроился…» — ни с того ни с сего подумал я, оглядев окружающую обстановку. Перед командирским тентом, натянутым на высоких, метра два, шестах, была организована своеобразная «веранда», огороженная со всех сторон плащ-палатками. Внутри стояло сиденье, снятое с «круппа», и импровизированный столик из дощатого щита и пары чурбаков. У одной стены на коленях стоял интендант, привязанный к тонкому деревцу, а напротив него сидел на полотняной табуретке Тотен. Когда мы вошли, Алик что-то записывал на листе бумаги. Подняв голову, он спросил:
— Что там у вас за хай?
— Да вот дружок твой разбушевался что-то, — ответил командир. — Антон, ты на пеночку присаживайся, в ногах, говорят, правды нет. И руки, кстати, вытри… — и он протянул мне вытащенный из кармана кусок белого полотна.
Я посмотрел на свои руки — вся тыльная сторона правой кисти была перемазана уже начавшей подсыхать кровью, да и на левой руке тоже пара пятен имелась.
— Спасибо, — ответил я и начал оттирать кровь.
— Кого это ты так отделал? — поинтересовался Алик.
— Переводчика пленного… — буркнул я себе под нос.
Командир уселся в кресло, вытянул свои длинные ноги и уставился мне в переносицу. Неуютное, знаете ли, ощущение, когда тебе переносицу взглядом сверлят!
— Сань, честное слово, не знаю, с чего я так сорвался… — начал было я, но командир прервал:
— А я — знаю! До тебя только сейчас дошло, что вокруг не игрушки! Ненависть поперла… Вот ты и излил ее, как тебе удобнее. Думаю, Док на твоем месте скальпелем бы махать начал… О, хорошо, что вспомнил! Алик, сбегай, Серегу позови. Пусть придет, как освободится. И набор «Чик-чик» пусть захватит.
Когда Тотен ушел, Саша продолжил:
— Я не за то осуждаю, что тебе планку снесло, а за то, что при всех ты себе волю дал. Ты же командир, пример для многих из ребят. Что он тебе такого-то сказал, а?
— Про права военнопленных заверещал и Женевской конвенцией стращал. Ну, и презрением, как «недочеловека» окатил, куда же без этого…
— Понятно… — задумчиво сказал Саша. — А сейчас что на душе?
— Стыдно мне…
— Это хорошо, что стыдно… Может, впредь волю своим чувствам давать не будешь, ты теперь — лицо «морально ответственное». Держи зверя, Тоха! — с жаром добавил он.
— Я постараюсь, командир.
— Э нет, брат, надо не стараться, а держать… Иначе как тебе доверять-то? И еще… Вечером перед сном — сто граммов крепкого в обязалово. Понял?
— Так у меня же печень, забыл?
— Ну, тогда… эти медитации твои, а то нервы сгорят к чертям собачьим.
В этот момент послышались голоса приближающихся Сереги и Алика.
— А набор вы по назначению использовать будете или так — попугать? — спросил я, уходя от больной темы.
«Набор „Чик-чик“» — такое прозвище дали в команде походному хирургическому набору, что Док возил с собой. Правда, из-за специфики своих будней, ну и по приколу, Серега напихал туда довольно много чисто стоматологических инструментов, коими пугал иногда людей несведущих. Помню, на одной из игр он долго стращал «пленного», потрясая мундштуком для проведения искусственного дыхания «рот в рот» и сопровождая свои пляски следующим текстом: «Это — Г-образная анальная трубка для введения в прямую кишку кипятка или горячего чая, как минимум, с пятнадцатью кусочками сахара!»
— Там видно будет, — ушел от прямого ответа Саша. — Ты сегодня ни в каких допросах участия принимать не будешь. Хватит! Иди, Ваню смени. Считай, это тебе наряд в караул за невыдержанность.
— Есть! Разрешите выполнять? — Я встал.
— Разрешаю. Идите, товарищ старший лейтенант!
* * *
Было уже около трех пополудни, когда я, проверяя секрет у дороги, услышал в наушнике:
— Бродяга — «Котам», прием!
— Арт в канале, — радостно ответил я.
— Здесь Бродяга, идем по нитке от того места, где раки зимуют, проехали путь к свободе.
Я понял, что ничего не понял. Буркнув:
— Подожди, с БэБэ свяжусь, — и стал вызывать командира.
Надо сказать, что на нашем внутреннем жаргоне «БэБэ» — это сокращение от «Биг Босс», то есть командир.
— Фермер, ответь Арту! Фермер, ответь Арту! — и так раз двадцать.
«Дозваниваться» до Саши пришлось минут пять, не меньше. Наконец он ответил:
— В канале! Что стряслось?
— Старый на связь вышел, но я ничего не понял. Они сейчас в зоне досягаемости.
И я услышал вопрос Фермера, обращенный к Бродяге:
— Вы где?
Бродяга повторил свою белиберду.
— Обожди, в бумажках посмотрю…
После минутного молчания в наушнике раздалось:
— Твою мать! Вы что раньше на связь выйти не могли? Вы поворот проехали!
— Извини. Тут вообще-то кругом немцы, так что по рации особенно не поболтаешь…
— Черт с этим! Вы давно Свободу проехали?
— Да с километр уже… — протянул Бродяга.
