Ситуация складывалась патовая, можно было, конечно, сгонять за дымовским удостоверением, но это — потеря темпа, да и идти на поводу у старосты не хотелось. Надо было брать быка за рога.
— Семен Акимович, у вас в гимназии по истории какая оценка была?
— С чего это вы взяли…
— Давайте не будем друг другу голову морочить! — перебил я его. — Вы все правильно обрисовали и поняли. Мы можем сейчас просто встать и, громко разговаривая по-русски, просто уехать. Так? И кому в таком случае будет солоно? Я думаю, что не нам… Однако, если вы не обратили внимание, мы предпочли с вами договориться, а не давить сразу документами, — я нарочно исковеркал слово, — и стволами. Так что давайте сотрудничать… А ваше прошлое мне, по правде говоря, совершенно не интересно…
Староста тяжело вздохнул, посмотрел на свои руки, затем на меня. Вздохнул еще раз:
— Я согласен. Банкуйте.
«Хм, сдается мне, что кроме гимназии у него за плечами еще и военное училище…» — не совсем к месту подумал я.
— Вы пока, Семен Акимович, с транспортом определитесь, ну и со скотом партию доиграйте. Ведь, прежде чем к абриколям
[19]
переходить, клапштос освоить неплохо бы. Так? — решил проверить я свои догадки. Если память мне не изменяет, царские офицеры бильярд любили и понимали.
В ответ на мою тираду Акимыч неожиданно улыбнулся и сказал:
— А интересно с вами было бы сыграть, товарищ сержант!
— После победы сыграем!
Староста кивнул и спросил:
— Так когда вас снова ждать?
— День-два, — ответил я, как мы договаривались с командиром и Бродягой.
Перед нашим отъездом на хутор верхушка отряда посовещалась в узком кругу и решила немного подождать с «острыми» акциями, тем более что у нас имелось еще несколько дел в округе, причем дел — требовавших тишины и покоя.
— Ну и хорошо, у нас времени больше на подготовку будет… — и совершенно неожиданно добавил: — А Маринку с собой не заберете?
У Трошина даже челюсть от удивления отпала, да и я, признаться, немного опешил:
— То есть?
— А то и есть — возьмите ее в отряд. А то пропадет девка тут. Понимаешь, сержант, — спина у нее не гнется, непривычна она спину гнуть и кланяться. Как есть пропадет…
— Ну… Акимыч, мы же — боевая группа… Нам женщина — только помеха…
Соломин пристально посмотрел мне в глаза:
— Алексей… Игнатьевич, вот ответь мне, старому, ты по званию кто?
— Как кто? Сержант НКВД, — ответил я в соответствии с легендой.
— Сержант — это же вроде унтера по-старому, верно?
— Да.
— А вот непохож ты на унтера — образованный больно.
— Если на армейские звания переводить — это старший лейтенант, ну а на «старые деньги» — штабс…
— Да хоть прапорщик! Все одно — офицер… командир то есть… Забери Маринку!
— А куда я ее дену-то?!
— Да ты не сомневайся, она и санитаркой может быть, и стрелять умеет. Сам посуди — дочь офицера!
— Какого офицера? — не понял я.
— Она же Татьяны дочь, и отец у нее соответственно полковник, то есть полковой комиссар Евграшин. Сам подумай, что немцы с ней сделают, если прознают?
— Ну, прям-таки…
— Ты что, думаешь, я не знаю? — перебил меня Соломин. — Да нам на второй день они приказ зачитывали. Собрали всех в Старом у правления и так и сказали, чтобы комиссаров и комиссарских прихвостней выдавали, ну и жидов — тоже.
Тут в разговор, сверкая взором, вступил Трошин:
— Ан… Алексей, давай возьмем! Верно же староста говорит!
— Боец Трошин… — начал я, но, поняв, что на официозе тут не «съедешь», поменял тональность: — Слава, сам понимать должен — не я тут решаю. Была бы моя воля — женский комсомольский батальон сформировал бы… И тебя командиром поставил! — напоследок подколол я разошедшегося Бухгалтера.
Слава замолчал, но продолжил сверлить меня взглядом.
— А вы, Семен Акимович, не волнуйтесь, я командованию передам свои соображения. Ну а вы пока к акции готовьтесь. — И я полез из-за стола.
«От Советского Информбюро
Вечернее сообщение 20 июля
В течение 20 июля продолжались напряженные бои на ПСКОВСКОМ, ПОЛОЦКО-НЕВЕЛЬСКОМ, СМОЛЕНСКОМ И НОВОГРАД-ВОЛЫНСКОМ направлениях. Каких-либо существенных изменений в положении войск на фронте не произошло.
В тылу немецких войск развернулись успешные действия партизан. Партизанские отряды наносят противнику серьезные потери.
Несмотря на неблагоприятные условия погоды, наша авиация продолжала действовать по уничтожению мотомехчастей противника и его авиации. По неполным данным, в течение первой половины дня 20 июля сбито в воздушных боях и уничтожено на аэродромах 25 самолетов противника.
В Балтийском море наша авиация потопила один миноносец противника».
ГЛАВА 4
Из мемуаров генерал-оберста Гудериана
«…Русские продолжали контратаки на Смоленск в районе расположения XXIV танкового корпуса; под Ельней разворачивалось новое контрнаступление. Наша подступающая пехота подходила к Днепру. Гот пытался окружить крупные силы противника северо-восточнее Смоленска. Для успешного завершения этой задачи он запросил от 2-й танковой группы помощи наступления по направлению к Дорогобужу.
…Все соединения XLVI танкового корпуса вели бои с противником и были, таким образом, связаны, по крайней мере, на текущий момент. Однако было расценено, что в течение нескольких ближайших дней, в связи с подходом пехотных частей, присутствие 18-й танковой в излучине Днепра под Гусином станет необязательным, а я еще ранее предвидел, что в случае принятия такого решения возникнет надобность послать дивизию на смену полку „Великая Германия“, чтобы дать XLVI танковому корпусу возможность оказать решительную поддержку Готу».
Мой доклад у командования восторга не вызвал, Шура-Раз так и сказал:
— На фига пыжился староста этот, если не готов ни хрена?
И, несмотря на мои возражения, что это — задел на будущее, наработка контактов и прочая подготовительная работа, сказал, чтобы я в ближайшие пару суток своими прожектами его не беспокоил. Мол, и так дел много.
После командирской отповеди вопрос о приеме в отряд Марины я, ясное дело, даже не поднимал. О чем и сказал Трошину, поджидавшему меня у «нашего» грузовика.
