— Арт вызывает Люка!
— Твою мать, Тоха! Живой?!
— Да, Саня, мы оба в порядке. И с прибытком. Ты где лежишь?
— На краю поля, с той же стороны, где и был.
— Что видишь?
— А ты сам где?
— На пляже в оборотке от тебя.
— Ну, так посмотри сам.
«Точно, до деревни тут всего ничего», — подумал я, осторожно выглядывая из-за берегового откоса.
Горел не только подожженный нами дом, но и стоявшие рядом сараи! Немцы, насколько я рассмотрел в бинокль, с огнем не боролись, а просто оттянулись подальше от пожара. Особой суеты я не заметил, так что на ближайшие полчаса-час о них можно забыть.
— Люк, мы вокруг к тебе выйдем — на опушке пулеметная точка. На пятьсот восточнее овраг есть — там и встретимся.
— Понял тебя. Отбой.
…Зельца я нашел неподалеку от опушки — он не стал напрягаться и тащить немца, а как только тот очухался, поставил его на ноги и поволок на поводке. Меня Алексей заметил метров с пятидесяти и привлек внимание тихим свистом.
— Как там товарищ лейтенант? — первым делом поинтересовался Дымов.
— Все путем. Назначили точку встречи, так что пойдем.
Леша дернул немца за связанные впереди руки, побуждая встать. Тот зло сверкнул глазами и что-то промычал. Ну да, мы ведь ему рот забинтовали, точнее — сделали маску из его же собственного кителя. Носом дышать он мог, а вот через плотную ткань не особо и покричишь.
— Погоди, я зольдбух у него посмотрю, вдруг важная птица…
Немец замычал сильнее, а затем внезапно пнул Зельца в колено и бросился бежать! Пришлось броситься вдогонку. Метров через двадцать я настиг «быстроногого ганса» и сделал подножку. Эсэсовец кубарем покатился по земле, ломая своим телом мелкие кусты. Дав пленному пару подзатыльников, я схватил его за ухо и поволок обратно. Немец сучил ножками, верещал, но послушно шел за мной.
Дымов сидел на земле, растирая колено.
— Что, сильно попал?
— Сейчас узнаю, — и он попробовал встать.
Получилось.
— Пройдись! — попросил я его.
Алексей прихрамывал, но шагал довольно бодро.
— Ну и замечательно! — я посмотрел на немца и добавил по-немецки:
— Aufstehen!
[67]
Фриц дернулся и попробовал встать, но с глухим мычанием повалился назад.
— Антон, похоже, у него с ногой что-то, — подсказал мне Дымов.
— Сам вижу, не слепой! — огрызнулся я и, присев рядом с пленным, принялся ощупывать его нижние конечности.
Когда я покрутил его левой стопой, немец взвыл, и его выгнуло дугой.
— Черт, похоже, вывих! Как его теперь к нашим вести?
— Руки на плечи и понесем, — предложил Дымов.
— Ага, а он нас пинать будет. Сам видел, какой буйный!
Тут мне в голову пришла одна идея:
— Так, Зельц, посторожи его, а я пока в лес сбегаю.
— Зачем?
— Слегу выломаю, — и пояснил, увидев удивление на лице товарища: — Знаешь, как охотники кабанов таскают? Лапки связали, палку потолще продели, на плечи положили — и вперед!
В лесу я выбрал подходящее деревце и, немного попыхтев, срубил его немецким штыком. «А было бы кукри с собой — срубил бы одним ударом!» — подумал я, на ходу очищая ствол от веток.
Связав ноги немца одним из трофейных ремней, мы «нанизали» его на палку и, положив ее на плечи, отправились в путь.
…Немец оказался парнем нелегким, весом почти под центнер, и, когда мы свернули в чащу и двинулись вдоль оврага, пришлось останавливаться на отдых через каждые двести-триста шагов. Вдобавок у него опять начались проблемы с кишечником, что, как можно понять, настроение нам совсем не подняло. Вот так — воняя и спотыкаясь, мы прошли уже метров четыреста вдоль оврага, как из кустов раздался окрик:
— Стой! Хенде хэх!
Я матерно высказал свое отношение к происходящему. А вы бы как отреагировали на такой насыщенный неприятностями денек? Из кустов в ответ на мою сложносочиненную тираду послышалось неразборчивое бормотание, в котором я улавливал лишь отдельные слова: «лается, как собака», «бдительность», «батальонный». Судя по лексике, это были наши, советские.
— Ты руки-то подыми! — раздалось уже значительно ближе.
— А этого что, бросить? Так ушибется ведь…
— Но-но, разговорчики! — прикрикнул невидимка.
Я скосил глаза. Из кустов на меня смотрели три винтовочных ствола.
— Семенов! Обыщи их! — раздалось из дальних кустов.
— Ну точно, Леха, как в присказке — «из огня да в полымя»! — весело сказал я, обращаясь к Дымову.
— Я сказал, отставить разговорчики! — снова негромко прикрикнул на меня загадочный Семенов, выходя из кустов.
Крепкий кряжистый мужик прошел через довольно густой подлесок, как нож сквозь масло, да так, что ни один сучок не треснул. Впрочем, учитывая, что на воротнике данного субъекта красовались зеленые петлицы с тремя треугольниками,
[68]
ничего удивительного в этом не было.
Закинув винтовку за спину, он вытащил у меня из кобуры «браунинг», затем избавил Дымова от «вальтера».
— Товарищ батальонный комиссар, они, похоже, от страха обделались, — сказал он, отойдя в сторону на пару метров и взяв нас на прицел.
Из кустов вышел пожилой, лет пятидесяти, мужчина с двумя «шпалами» на черных петлицах и большими красными звездами на рукавах.
[69]
— Кто такие? — грозно спросил он, разглядывая нас через толстые стекла смешных очков-«велосипедов».
— Партизаны мы, — сделав «лицо попроще», ответил я. — Вот немца в плен взяли.
— Документы есть? — снова спросил комиссар, забирая у Семенова наши стволы.
Повертел в руках, хмыкнул, затем свирепо уставился на меня:
— А пистолетики-то немецкие!
— Товарищ комиссар, можно мы пленного на землю положим? Тяжело. А документы у нас есть, вы не сомневайтесь.
— Кладите. Только без глупостей!
Как нарочно, в наушнике, вставленном в мое левое ухо, раздался голос Люка:
— Тоха, я вас вижу. Что за хмыри?
Входя в лес, я надел тангенту на палец, пропустив провод через рукав, так что теперь смог устроить для Люка маленький радиоспектакль.
