— Я правильно понимаю, здесь по вечерам расстреливают?
— Нет, здесь не расстреливают. Это охрана развлекается, — тихо ответил он мне.
Нас прервал выстрел из винтовки, гулко прогремевший в ночной тишине.
— Еще одного, твари… — глухо не проговорил, а простонал Семен.
— Терпи! Будет и на нашей улице праздник! — яростно прошипел я в ответ.
Еще один выстрел. И тишина.
* * *
Утро снова началось с воя сирены. Поднявшись на ноги, я с удивлением обнаружил, что чувствую себя если не хорошо, то, по крайней мере, удовлетворительно. Скорее всего это длительный сон оказал благотворное действие.
Сходив к длинной канаве, служившей для отправления естественных надобностей, я присоединился к толпе, ожидающей выдачи пищи. Протолкавшись через хмурых, изнуренных людей, я встал рядом с Михаилом и Семеном.
— Доброе утро!
Миша-танкист скривил в ответ физиономию, давая понять, что не считает это утро добрым, а интеллигентный военврач улыбнулся в ответ на мое приветствие.
После «завтрака», по совету бывалых, я решил еще немного вздремнуть, но совершенно неожиданно снова завыла сирена.
«Что за фигня?» — Я приподнялся, стараясь разглядеть, что же там случилось.
Несколько лет назад один старый сиделец, работавший у моих знакомых, поучал: «Вы мальчики, запомните — на киче любое отступление от распорядка — это плохо! Все, что по расписанию, — это норма, а вот любой кипеш не по плану — головняк!».
— Пойдем, может, на работы набирают? — позвал меня танкист.
«На работу — это хорошо! Местность заодно разведаю».
Однако на главной «площади» лагеря нас встретили не «покупатели», а местные охранники во главе с фельдфебелем, как я понял еще вчера — начальником этого узилища.
Рядом с «бугром» стоял невзрачный человечек средних лет в аккуратной гражданской одежде, а еще — тот жлоб, с которым я подрался вчера. Мне показалось, что засвербел ушибленный много лет назад копчик…
Когда пленные угомонились, фельдфебель заговорил. Из-за того, что обращался он больше к «гражданскому», слышно его было плохо, но одну фразу я уловил — Kraft durch Freude!
[84]
«Сила через радость? А это-то тут при чем? Они что, культмассовый досуг нам организовать решили?»
Тут «гражданский» открыл рот и громко (и откуда такая сила голоса в этом недомерке?) начал переводить:
— Мы, германцы очень не любим леность и безделие! И вас, счастливо освобожденных от пут жидобольшевизма, мы научим ценить не только работу, но и досуг! В Великом рейхе уже давно действует принцип «Сила через радость»! Поэтому с сегодняшнего дня все не занятые на работах будут принимать участие в физкультурно-оздоровительной программе!
От услышанного я обалдел, мои соседи, если судить по лицам, — тоже. Переводчик между тем продолжал:
— Для развития силы духа, выносливости и улучшения питания заключенных с сегодняшнего дня мы начинаем спортивный турнир!
Толпа зашумела — все обсуждали странное заявление.
— Но для повышения эффективности мы совместим спорт и обучение! Турнир будет подобен соревнованиям Великого Рима! — еще немного, и переводчик станет похож на какого-нибудь телезазывалу.
«Готов поспорить — гладиаторские бои будут!» — решил я про себя, но спорить, естественно, ни с кем не стал.
— Итак! — продолжал надрываться «гражданский», — первым соревнованием будут гонки колесниц!
Челюсть моя устремилась вниз, а кулаки самопроизвольно сжались до хруста.
Фельдфебель между тем двинулся вдоль строя, показывая дубинкой то на одного, то на другого заключенного.
— Всем выбранным — выйти из строя! — заорал переводчик.
«Похоже, что кто-то из охраны учителем истории в школе работал, — возникла в голове не совсем уместная в данной ситуации мысль. — Или киношек исторических кто-то из них пересмотрел… Что там у нас известное было? „Бен Гур“ или еще какая фигня?»
Отобранных пленных под конвоем двух немцев и четырех «добровольных помощников» повели к воротам. Бросив взгляд в ту сторону, я заметил, что у двери караулки появился трофейный «максим», и за его рукояти весьма уверенно держится рослый немец с нашивками ефрейтора.
«Да, особо не порыпаешься — не пулю словишь, так толпа затопчет», — подумал я, ожидая дальнейшего развития событий.
«Счастливчиков» вывели за ворота, и вскоре они скрылись из виду за поворотом дороги. Томительно тянулись минуты…
Когда кто-то, утомленный долгим стоянием на солнцепеке, попытался уйти с «площади» под навес, переводчик заорал:
— Не сметь! Это испытание силы духа и воли! Кто не слушаться, тот буден наказать! — от возмущения он явно путал окончания.
«Да уж, вот тебе и европейские свободы», — я стянул с себя гимнастерку и повязал ее на манер тюрбана. Тепловой удар — это последнее, чего я хотел.
…Спустя примерно час я заметил на дороге облако пыли. Еще через пятнадцать минут к воротам приблизилась крестьянская телега… в которую были запряжены человек десять красноармейцев! На облучке восседал немецкий солдат, в руках у которого был длинный кнут, изредка опускавшийся на плечи «коней». У ворот он натянул поводья и, вскочив, заорал:
— Sieg! Sieg! Ein absoluter Sieg!
[85]
«Лошадки» же, в полном изнеможении повалились в дорожную пыль. «Наездник», не обращая на них ни малейшего внимания, начал что-то бурно рассказывать фельдфебелю и «гражданскому». По долетающим до меня обрывкам я понял, что конкурирующий экипаж вылетел с трассы, я, правда, не понял, почему именно. А вот то, что нашим бойцам, тянувшим его, придется туго — понял. Потом «гражданский» махнул рукой, и двое «добровольных помощников» окатили из ведер лежащих без сил пленных. Мужики зашевелились и медленно, с трудом начали подниматься на ноги. У двоих, впрочем, сил даже на это не осталось, и товарищам пришлось помогать им.
Еще один взмах руки «гражданского» — и оглушительно завыла сирена.
— А теперь! — заорал немец, после того как сирена замолчала. — Мы будем наградить победителей! Приветствуем! — и он замахал руками, приглашая «зрителей» аплодировать.
