Тем не менее бесконечные распри и перепалки между братьями и
Карлоттой не прекращаются до сих пор. Такое впечатление, что после истории с
неудачной попыткой оформления опеки Карлотта утратила всякое доверие к братьям
и даже перестала испытывать к ним какие-либо добрые родственные чувства. Она
требует от них регулярных и самых подробных отчетов обо всем, что они делают, и
постоянно угрожает, что в случае отказа в предоставлении детальной информации
немедленно подаст на них в суд (когда-то она говорила, что действует от имени
Стеллы, затем – Анты, а позднее и по сей день – от имени Дейрдре).
Подобное недоверие обескураживало и больно ранило братьев.
К1928 году они сумели заработать огромные суммы денег, в первую очередь для
Стеллы, хотя, конечно, с ее благосостоянием всегда было тесно связано и их
собственное. А потому столь странное отношение к их усилиям со стороны Карлотты
казалось им непонятным и необъяснимым, однако, несмотря ни на что, они на
протяжении многих и многих лет выполняли все ее требования.
Они терпеливо вновь и вновь старались объяснить, чем именно
занимаются, в то время как Карлотта, конечно же, задавала все больше и больше
вопросов, требовала все более подробных ответов, выискивала все новые и новые
темы для проверки, все чаще требовала встреч с братьями, без конца звонила им с
завуалированными, но при этом вполне явными угрозами.
Надо отметить, что любому клерку, когда-либо работавшему на
«Мэйфейр и Мэйфейр», эта «игра» была вполне понятна, однако сыновья Джулиена
по-прежнему переживали и горько сокрушались по поводу создавшегося положения
дел и, казалось, не видели его истинной подоплеки.
С большой неохотой и, конечно же, против своей воли они в
конце концов покинули особняк на Первой улице, в котором когда-то родились.
На самом деле изгнание произошло еще в 1928 году, однако
сами они тогда этого еще не поняли и даже представить себе не могли, что такое
возможно. Однако, когда через двадцать пять лет Пирс и Кортланд Мэйфейры
попросили разрешения осмотреть кое-какие вещи Джулиена, хранившиеся в мансарде,
их не пустили даже на порог.
Кортланду и в голову не приходило, что битва за малышку Анту
оказалась последней, в которой ему удалось победить Карлотту.
Между тем осенью 1928 года Пирс практически постоянно жил на
Первой улице, а к весне 1929-го сделался верным и неизменным спутником Стеллы,
ее «личным секретарем, шофером, мальчиком для битья и подушкой для слез».
Кортланд был крайне недоволен, однако в конце концов махнул на это рукой и
смирился. Друзьям и знакомым он говорил, что Пирс «хороший мальчик» и что рано
или поздно он устанет от всего этого и, как все другие юноши, уедет учиться на
восток.
Случилось так, что Пирс не получил возможности устать от
Стеллы. Однако мы в своем повествовании вплотную подошли к 1929 году и должны
прервать рассказ, дабы сделать небольшое отступление и поведать о весьма
загадочной истории, случившейся летом этого года со Стюартом Таунсендом – нашим
соратником по Таламаске, страстно желавшим поближе познакомиться со Стеллой.
8. Досье мэйфейрских ведьм
Часть VII
Исчезновение Стюарта Таунсенда
В 1929 году один из наших агентов, Стюарт Таунсенд, в
течение многих лет изучавший материалы, связанные с семейством Мэйфейр,
обратился в Лондонское отделение совета ордена с просьбой разрешить ему
попытаться войти в непосредственный контакт с объектом наблюдения.
Желание Таунсенда основывалось на твердой уверенности в том,
что таинственное послание Стеллы, оставленное для нас на обороте фотографии,
свидетельствует о ее стремлении к такому контакту.
Стюарт был совершенно убежден, что последних троих из
Мэйфейров, обладавших колдовским даром, – Джулиена, Мэри-Бет и Стеллу –
отнюдь нельзя назвать убийцами или обвинить в стремлении творить зло, а посему
встреча с ними не представляет никакой опасности, в то время как результаты ее
могут быть «поистине поразительными».
Такая просьба заставила совет тщательно изучить вопрос, еще
раз пересмотреть – как уже неоднократно делалось прежде – цели и задачи
Таламаски, а также действующие внутри ордена законы и правила.
Несмотря на существование в наших архивах великого множества
документов, касающихся целей и задач ордена, равно как и тех правил, которыми он
руководствуется в своих действиях, а также приемлемых или не приемлемых методов
в его работе, несмотря на то что каждый из этих аспектов является постоянным
предметом обсуждения на заседаниях всех отделений совета, позвольте мне еще раз
напомнить о тех из них, которые имеют самое непосредственное отношение к этому
повествованию и помогут лучше разобраться в том, что же произошло со Стюартом
Таунсендом в 1929 году.
Первое и самое главное. Мы собрали огромное досье на
Мэйфейрских ведьм, которое включает потрясающие и поистине бесценные сведения о
семействе экстрасенсов. Нам удалось неоспоримо доказать – и прежде всего себе
самим, – что Мэйфейры теснейшим образом связаны с миром невидимого и
способны манипулировать им в своих интересах. Однако слишком многое оставалось
для нас по-прежнему неясным.
А что, если удастся уговорить их поделиться с нами своими
семейными секретами? Какие тайны нам откроются?
Стелла по натуре своей не отличалась ни чрезмерной
осторожностью, ни скрытностью и замкнутостью, свойственными Мэри-Бет. Вполне
возможно, что, убедившись в том, что действуем мы всегда крайне осмотрительно и
преследуем исключительно научные цели, она согласится что-либо нам рассказать.
Быть может, Кортланд Мэйфейр тоже не откажет нам в беседе.
Второе и, пожалуй, чуть менее важное. Конечно, в течение
многих лет наблюдая за семейством Мэйфейр, мы тем самым злостно нарушали их
право на неприкосновенность личной жизни. Как выразился Стюарт, мы «вечно
совали нос» в их дела. В его словах есть доля истины: фактически мы изучали
каждого члена семьи, словно подопытное животное, однако старались постоянно
себя контролировать, вновь и вновь обсуждая между собой вопрос о том, как в
стремлении выяснить как можно больше подробностей не перейти предел
дозволенного и следует ли знакомить сам объект нашего исследования с собранными
о нем материалами.
Признаться, собранное на Мэйфейров досье мы никому из них
прежде не показывали. Возможно, нам следовало хотя бы теперь предпринять такую
попытку.
Третье. Между нами и Мэйфейрами существовала особая связь:
ведь в их жилах текла кровь одного из наших братьев – Петира ван Абеля. Если
можно так выразиться, мы в определенном смысле были «родственниками». Возможно,
уже одно только это предписывало нам войти с ними в контакт и рассказать об одном
из их предков. Кто знает, что за этим могло последовать.
