Когда Стюарту было десять лет, его свалила жесточайшая
лихорадка, причем никто не мог поставить точный диагноз. В конце концов отец
мальчика пришел к выводу, что причиной столь сильного жара послужила какая-то
инфекция, но опять же не сумел определить, какая именно. В период кризиса
Стюарт двое суток бредил.
Он оправился от болезни, однако это уже был не Стюарт, а
совсем другой человек. Новая личность считала себя молодой женщиной по имени
Антуанетта Филдинг, говорила с французским акцентом, прекрасно играла на
фортепьяно, однако не могла сказать, сколько ей лет, где она живет, как и
почему попала в этот дом.
Стюарт немного знал французский, но никогда не играл на
фортепьяно. И когда он сел к большому, покрытому пылью роялю, стоявшему в
гостиной, и заиграл Шопена, родственники решили, что они сходят с ума.
Стюарт был настолько уверен, что он действительно женщина,
что, увидев собственное отражение в зеркале, горько разрыдался. Не в силах
вынести такое зрелище, его мать в слезах выбежала из комнаты. После примерно
недели истерик и меланхолии Стюарта-Антуанетту уговорили отказаться от
требования нарядить его в платье, каким-то образом удалось убедить его в том,
что отныне он обладает мужским телом, что его имя Стюарт Таунсенд и что ему
следует вести себя соответствующим образом.
Однако о возвращении в школу не могло быть и речи.
Стюарт-Антуанетта, или Тони, как для простоты стали называть его в семье,
остался дома и все дни проводил (проводила, если вам будет угодно) за
фортепьяно или над страницами дневника, в который он (она) старательно
записывал (ла) все воспоминания, пытаясь разрешить неразрешимую загадку
собственной личности.
Когда эти заметки попались на глаза доктору Таунсенду, он
обнаружил, что они написаны великолепным французским языком, выходящим далеко
за пределы того уровня, на котором мог изъясняться десятилетний Стюарт. Мало
того, мальчик вспоминал Париж, причем Париж 1840-х годов, подробно описывая
оперные и театральные постановки, одежду и средства передвижения того времени.
Если верить сделанным в дневнике записям, Антуанетта Филдинг
была наполовину англичанкой, наполовину француженкой, отец-француз так и не
женился на матери девочки, англичанке по имени Луиза Филдинг, и ребенок был
обречен на весьма странную и замкнутую жизнь в Париже. Высокооплачиваемая
проститутка баловала и нежила свою единственную дочь и всеми силами старалась
уберечь ее от тлетворного влияния улицы. Для одаренной девочки единственной
отрадой и утешением стала музыка.
Доктор Таунсенд был потрясен и заинтригован. Успокоив,
насколько это было возможно, жену и пообещав ей до конца разобраться в столь
таинственной истории, он принялся наводить справки и прежде всего отправил
несколько запросов в Париж, решив для начала выяснить, действительно ли там
жила некая Антуанетта Филдинг.
На поиски истины ему потребовалось пять лет.
Тем временем Антуанетта по-прежнему оставалась в теле
Стюарта, самозабвенно играла на рояле, а когда отваживалась переступить порог
особняка и оказывалась на улице, то непременно терялась или попадала в
какие-нибудь переделки с местными хулиганами. В конце концов она вообще
перестала выходить из дома и превратилась в склонное к истерикам создание. Она
категорически потребовала, чтобы еду для нее оставляли возле двери в комнату,
которую покидала только по ночам, чтобы спуститься в гостиную и поиграть на
рояле.
В конце концов с помощью специально нанятого для поисков
частного детектива доктору Таунсенду удалось установить, что в Париже
действительно жила когда-то особа по имени Луиза Филдинг и что эта особа была
убита в 186 5 году. Она и в самом деле была проституткой, однако ни единого
упоминания о существовании ребенка этой женщины найти не смогли. Расследование
доктора зашло в тупик, а сам он к тому времени до такой степени устал от
бесплодных попыток разгадать таинственную загадку, что принял решение смириться
с создавшимся положением дел и по возможности приспособиться к ситуации.
Что ж, его прекрасный мальчик, его Стюарт, исчез навсегда, а
вместо него в доме появился никчемный уродливый калека – белолицее создание с
горящими глазами и бесполым голосом, способное жить только за плотно закрытыми
ставнями. Они с женой постепенно привыкли к ночным концертам. Время от времени
доктор поднимался в мансарду, чтобы поговорить с обитавшим там бледнолицым
«женоподобным» созданием, и каждый раз отмечал у него явные признаки умственной
деградации. В частности, Антуанетта могла вспомнить все меньше и меньше деталей
своей «прошлой жизни». Тем не менее они, как правило, мило беседовали
по-английски или по-французски, однако каждый раз это длилось недолго, ибо в
какой-то момент разговор вдруг угасал, потерявшее к нему всякий интерес юное
существо возвращалось к своим книгам, как будто доктора вовсе и не было рядом,
и несчастному отцу не оставалось ничего другого, кроме как вернуться к себе.
Как ни странно, никому и в голову не пришло допустить, что
Стюарт «одержим». Сам доктор был атеистом, дети посещали методистскую церковь.
В семье ничего не знали о католических обрядах и ритуалах – ни об изгнании
дьявола, ни о вере католиков в существование демонов и возможность одержимости
дьяволом. Насколько нам известно, Таунсенды не обращались тогда за помощью к
местному священнику, которого в семье недолюбливали.
Так продолжалось много лет. Стюарту уже исполнилось
двадцать. Однажды ночью он упал с лестницы и сильно расшибся. Доктор по
обыкновению не спал в ожидании уже привычного ночного концерта, однако из
гостиной не доносилось ни звука. Сына он обнаружил лежащим без сознания на полу
и, не медля, отвез его в городскую больницу, где Стюарт провел две недели в
коме.
А когда очнулся… снова стал Стюартом. И ровным счетом ничего
не помнил о том, что долгое время был кем-то другим. Он пребывал в полной
уверенности, что ему по-прежнему десять лет, и звук собственного уже вполне
взрослого голоса в первый момент поверг его в ужас, а вид принадлежащего ему
теперь сформировавшегося мужского тела потряс настолько, что он буквально
лишился дара речи.
После он долго сидел в больничной кровати, ошарашенно слушая
рассказы о том, что происходило с ним за прошедшее десятилетие. Конечно же, он
плохо понимал по-французски – этот предмет был одним из самых нелюбимых в
школе. И уж тем более не умел играть на рояле. Да ведь всем известно, что он
напрочь лишен музыкальных способностей! Проще говоря, ему медведь на ухо
наступил.
