Такое развитие событий отнюдь не исключено, равно как и
другие варианты. Однако все они не без изъяна: слишком многое остается неясным.
Ну, например: зачем Карлотте ввязываться в крайне опасную авантюру? Не проще ли
ей было использовать смерть Таунсенда в своих интересах и благодаря ей навсегда
избавиться от младшей сестры? Что же касается Пирса, то, откровенно говоря,
трудно поверить, что столь искренний по натуре и невинный юноша мог принять
участие в таком неблаговидном деле. (Стоит заметить, что вся дальнейшая, вполне
респектабельная, жизнь Пирса подтверждает правоту последнего предположения.)
Теперь о Лайонеле. Если ему было хоть что-то известно об исчезновении или
смерти Стюарта, почему, «впав в безумие», он ни словом не обмолвился о
Таунсенде в своих бредовых монологах? Ведь Лайонел, если верить имеющимся
записям, много и подробно рассказывал о том, что происходило на Первой улице.
И наконец, еще один немаловажный вопрос: если кто-то из этих
людей все же помог Стелле закопать тело Таунсенда где-нибудь на заднем дворе,
зачем было доставлять себе лишние хлопоты – забирать его вещи из отеля и
платить служащим за молчание?
Сейчас, оглядываясь назад, можно предположить, что
руководители Таламаски допустили ошибку. Следовало, вероятно, предпринять
дальнейшие шаги: потребовать полномасштабного расследования обстоятельств
смерти Стюарта, заставить полицию активизировать поиски. Но дело в том, что
такие шаги были предприняты – как со стороны ордена, так и со стороны семьи
Таунсенда. Однако результат оказался прежним. Одна из уважаемых юридических
фирм Нового Орлеана в официальном письме доктору Таунсенду сообщила: «Мы
сделали все возможное. Никаких доказательств пребывания молодого человека в
нашем городе не найдено».
После гибели Стеллы никто, конечно же, не хотел лишний раз
«беспокоить» Мэйфейров расспросами о таинственном техасце, прибывшем из Англии.
Ни одному из наших детективов – а в расследование были вовлечены лучшие из них
– так и не удалось нарушить молчание служащих отеля и получить хоть малейшую
улику, хоть слабый намек на то, кто им за него заплатил. Стоило ли ожидать в
такой ситуации каких-либо успехов в этом деле от полиции?
Прежде чем завершить повествование об этом загадочном,
оставшемся нераскрытым деле, необходимо упомянуть еще одну, весьма интересную,
деталь. Речь идет о «мнении», высказанном еще тогда, в 1929 году, Ирвином
Дандричем. В один из рождественских вечеров он встретился во Французском
квартале с нашим частным детективом. Они зашли в бар, чтобы спокойно посидеть и
обсудить последние сплетни, принесенные Дандричем.
– Пожалуй, я дам вам ключ к пониманию этой
семейки, – сказал тогда Ирвин. – Ведь я наблюдаю за ними уже много
лет. И, заметьте, вовсе не ради ваших любопытных чудаков, сидящих в Лондоне. Я
наблюдаю за Мэйфейрами по той же причине, что и все остальные: мне просто
интересно знать, что же все-таки происходит за всегда запертыми ставнями их
дома. А секрет состоит вот в чем: Карлотта Мэйфейр отнюдь не столь ревностная
католичка, какой она всегда стремилась казаться. И ее порядочность и
добродетель – напускные. В этой таинственной женщине есть нечто зловещее, в ней
заключена какая-то разрушительная сила. И кроме того, она мстительна. Она
предпочла допустить, чтобы малышка Анта сошла с ума, лишь бы только та не
выросла похожей на свою мать. Ей больше по душе видеть мрак и запустение
собственного дома, чем стать свидетелем радости и счастья других.
На первый взгляд рассуждения Дандрича могли показаться
обычной болтовней. Однако в них, возможно, содержалось зерно истины, на которое
в то время никто не обратил внимания. Конечно, все окружающие считали Карлотту
воплощением порядочности, добродетели, разумного подхода к жизни и тому
подобных человеческих достоинств. Начиная с 1929 года она ежедневно посещала
мессу в часовне на Притания-стрит, раздавала щедрые пожертвования на нужды
церкви и работавших под ее эгидой учреждений и, несмотря на свою нескончаемую
войну с «Мэйфейр и Мэйфейр» за право распоряжаться наследством Анты, неизменно
была великодушна ко всем членам семьи. Она одалживала деньги любому из
Мэйфейров, кто в том нуждался, посылала скромные подарки на дни рождения,
свадьбы, крестины и торжества по случаю окончания учебных заведений,
присутствовала на похоронах, а время от времени встречалась с тем или иным из
родственников за ленчем или чашкой чаю, но только не в стенах дома на Первой
улице.
Все так прискорбно обиженные когда-то Стеллой в один голос
утверждали, что Карлотта прекрасная женщина, что она служит опорой семьи и
буквально жертвует собой, неустанно заботясь о лишившейся разума дочери Стеллы
Анте, равно как и о Дорогуше Милли, Нэнси и Белл, которые не способны
позаботиться о себе сами.
Карлотту никогда не упрекали в том, что она по-прежнему не
приглашала родственников в особняк и наотрез отказалась возобновить под его
крышей какие-либо общесемейные встречи. Конечно, ей было «не до того».
Фактически с годами к ней стали относиться едва ли не как к святой, вечно
мрачной и почти всегда недовольной праведнице.
Не берусь утверждать однозначно, но, по моему мнению, в
оценке, данной Карлотте Дандричем, заключалась немалая доля истины. Лично я
убежден, что она представляла собой не меньшую загадку, чем Мэри-Бет или
Джулиен, а мы в своих исследованиях лишь скользнули по поверхности, так и не
сумев раскрыть тайну этой женщины.
Продолжение разъяснений относительно точки зрения ордена
Итак, в 1929 году было решено, что в дальнейшем Таламаска не
станет предпринимать попытки войти в непосредственный контакт с Мэйфейрами.
Эван Невилль – в то время глава ордена – счел необходимым,
во-первых, неуклонно следовать рекомендации Артуpa Лангтри, а во-вторых – самым
серьезным образом отнестись к предупреждению призрака Стюарта Таунсенда.
Следовало пока что отойти в сторону и держаться от Мэйфейров подальше.
Некоторые более молодые агенты ордена тем не менее
высказывали иное мнение. Они предлагали связаться с Карлоттой Мэйфейр по почте,
не видя в том никакой угрозы для ордена, и заявляли, что мы «не имеем права
утаивать от нее имеющуюся в нашем распоряжении информацию». А иначе чего ради
мы ее собирали? По их твердому убеждению, нужно было составить для Карлотты
нечто вроде дайджеста, коротко изложив в нем все известные нам факты, и в
первую очередь включить туда самые ранние записи, сделанные еще Петиром ван
Абелем, а также созданные исследователями ордена генеалогические таблицы.
В результате в ордене разгорелись яростные споры. Старшины
обвиняли молодежь в забывчивости и неустанно напоминали, что Карлотта Мэйфейр,
весьма вероятно, виновна в смерти Стюарта Таунсенда и что именно она, скорее
всего, несет ответственность за убийство Стеллы. А потому о каких
обязательствах перед ней может идти речь? Если орден и должен сообщить кому-то
имеющиеся сведения, то разве что только Анте – и только после того, как ей
исполнится двадцать один год.
