В 1980 году мне в руки попала хлопчатобумажная накидка
Дейрдре, выброшенная за ненадобностью в мусорный ящик на заднем дворе особняка.
Я увез ее в Лондон и передал в руки Лорен Грант, наиболее сильного психометрика
нашего ордена.
До того момента Лорен ничего не знала о Мэйфейрских ведьмах,
однако в данных обстоятельствах телепатия могла сыграть определенную роль,
поэтому я постарался максимально закрыть от нее собственный разум.
– Я вижу сияние счастья, – едва коснувшись
накидки, сказала Лорен, – эта вещь принадлежала человеку безгранично
счастливому. Женщине, живущей словно во сне. Она грезит о зеленых садах и
сумеречных небесах, она видит перед собой великолепные закаты. Ветви деревьев
опускаются почти до земли. С одной из них свисают качели. Это девочка? Нет,
подождите, это уже вполне взрослая женщина. Дует теплый ветерок. – Лорен
погладила пальцами материю и еще сильнее прижалась к ней щекой. – О да! У
нее есть прекрасный любовник. Красавец в духе Стирфорта из «Давида
Копперфильда». Он удивительно нежен, а когда его руки касаются этой женщины,
она буквально льнет к нему и готова ради него на все. Но кто же она? Ей можно
только позавидовать. На ее месте захотела бы оказаться любая женщина в мире.
Хотя бы на несколько мгновений!
Действительно ли такова была подсознательная жизнь Дейрдре
Мэйфейр? К сожалению, узнать это от нее самой нам не суждено никогда.
Пожалуй, относительно одежды здесь уместно будет упомянуть
одну деталь: что бы ни было надето на Дейрдре – ночная рубашка или накидка,
начиная с 1976 года на ее шее неизменно сиял фамильный изумруд Мэйфейров.
Мне самому неоднократно удавалось видеть ее издали. До 1976
года я успел побывать в Новом Орлеане трижды, а после возвращался в этот город
много раз, чтобы собрать как можно больше новой информации.
Часть времени я обязательно проводил на улицах Садового
квартала и, конечно же, прогуливался мимо особняка Мэйфейров. Я побывал на
церемониях погребения мисс Белл, мисс Милли и мисс Нэнси, а также последнего из
сыновей Кортланда – Пирса, скончавшегося от инфаркта в 1984 году.
На всех этих церемониях я сталкивался с Карлоттой Мэйфейр.
Наши взгляды встречались. Трижды, проходя мимо, я вкладывал ей в руку свою
визитную карточку. Она не сделала ни единой попытки встретиться со мной. Однако
не было больше с ее стороны и угроз – во всяком случае, явных.
Карлотта Мэйфейр уже очень стара. Волосы стали совершенно
седыми, а худоба производит впечатление болезненной. Однако она по-прежнему
ежедневно появляется в своей конторе. Ей давно уже не по силам подняться по
ступеням трамвая, поэтому приходится брать такси. В их доме на Первой улице
осталась лишь одна чернокожая служанка, если, конечно, не считать преданной
нянюшки Дейрдре.
В ходе каждого своего пребывания в Новом Орлеане я находил
все новых и новых «свидетелей», готовых рассказать мне о «темноволосом мужчине»
и загадочных событиях, происходивших в особняке Мэйфейров. Все рассказы звучали
очень похоже.
Хотя Дейрдре Мэйфейр еще жива, ее история на самом деле
практически окончена.
Пора перейти к детальному описанию жизни единственной дочери
и наследницы Дейрдре Роуан Мэйфейр, которая ни разу не была в родном городе с
того самого момента, когда через шесть часов после ее рождения реактивный
лайнер поднялся в воздух и увез девочку на противоположный край континента.
В настоящий момент попытку собрать воедино имеющиеся у нас
разрозненные данные следует, безусловно, считать преждевременной, однако та
информация, которой мы располагаем, уже позволяет с большой степенью
уверенности сделать весьма важный вывод: судя по всему, Роуан Мэйфейр, которой
практически ничего не известно о ее настоящей семье, о ее исторических корнях и
тем более о полученном ею наследии, возможно, является наиболее сильной и
могущественной из всех когда-либо существовавших Мэйфейрских ведьм.
12
После уличной жары прохлада оснащенного кондиционерами
помещения похоронной конторы «Лониган и сыновья» показалась ей особенно
приятной. Однако уже через несколько мгновений она почувствовала, что вот-вот
упадет в обморок – быть может, контраст между нестерпимой духотой и едва ли не
ледяными струями воздуха был слишком велик. Стоя в уголке, никем не замеченная,
она дрожала как в лихорадке, и все происходящее вокруг казалось каким-то
фантастическим сном.
Поначалу насыщенный теплом и влагой летний день не вызывал у
нее никаких неприятных ощущений. Первые признаки слабости и озноба появились
именно в тот момент, когда она подошла к мрачному особняку, стоявшему на
пересечении Честнат-стрит и Первой улицы.
И вот теперь, в этом зале с задрапированными белым дамастом
стенами, освещенном небольшими хрустальными люстрами и заполненном приглушенным
гулом голосов, она словно окончательно утратила чувство реальности и
погрузилась в таинственный сон… Окон в зале не было, однако, вполне возможно,
они скрывались за драпировками.
С того места, где она стояла, невозможно было разглядеть,
кто лежал внутри гроба, водруженного на высокий постамент возле дальней стены
соседнего зала. Видны были лишь отполированное дерево, серебряные ручки и
пышная шелковая обивка откинутой крышки, но и их время от времени заслоняли
толпящиеся повсюду незнакомые, хорошо одетые люди.
«Ты должна заглянуть в этот гроб, – говорила она себе,
чувствуя, как непроизвольно сжимаются от напряжения мышцы лица и каменеет все
тело. – Ты должна пересечь этот зал и пройти через следующий. В этом нет
ничего особенного. Посмотри. Все именно так и поступают…»
Да, действительно, посетители один за другим подходили к
постаменту, поднимались на возвышение и бросали прощальный взгляд на лежавшую
внутри гроба женщину.
Должен же кто-нибудь в конце концов обратить на нее внимание
и поинтересоваться, кто она и что здесь делает. И тогда она вместо ответа
задаст им свои вопросы: «Кто все эти люди? Почему они здесь? Знают ли они, кто
такая Роуан Мэйфейр?»
А пока ей оставалось только наблюдать… Мужчины в светлых
костюмах, женщины в очаровательных платьях, некоторые даже в шляпках и перчатках…
Человек двести, не меньше, всех возрастов… Как давно ей не приходилось видеть
туалеты таких ярких тонов, пышные юбки, туго стянутые ремешками в талии…
В толпе можно было видеть и совершенно лысых джентльменов в
белых льняных костюмах и с тросточками в руках, и юношей, явно чувствовавших
себя неловко в тугих воротничках и галстуках, и множество ребятишек – от
младенцев, ползавших по ковру или сидевших на коленях у взрослых, до
подростков, игравших рядом со старшими…
