Она вдруг поймала на себе пристальный взгляд девочки лет
двенадцати с рыжими, повязанными лентой волосами. Надо же! В Калифорнии ей
никогда не доводилось видеть, чтобы девочки в таком возрасте – да и, если быть
откровенной, в любом другом – носили ленты. Голову этой девчушки украшал огромный
атласный бант персикового цвета.
Все разодеты как на праздник, подумалось ей. И тон бесед,
прямо сказать, весьма радостный. Такое впечатление, что все эти люди собрались
здесь на свадебную церемонию, хотя ей еще не приходилось бывать на таких
многолюдных свадьбах.
В какой-то момент толпа вдруг расступилась, и она увидела на
возвышении худощавого пожилого человека невысокого роста, одетого в костюм из
легкой полосатой ткани. Он долго стоял, пристально всматриваясь внутрь гроба,
потом с трудом опустился возле него на колени. Как это Элли говорила? «Я хочу,
чтобы перед моим гробом стояла обитая бархатом скамеечка»? До сих пор Роуан
никогда в жизни не встречала людей в таких костюмах. Видела их только в кино –
в старых, мрачно-зловещих черно-белых фильмах, где скрипели опахала, орали на
жердочках попугаи и Хэмфри Богарт ссорился с Сидни Гринстрит.
То, что она видела перед собой сейчас, очень походило на
такие фильмы – нет, не в смысле мрачной атмосферы, а в смысле отражения
времени. Она словно вновь очутилась в прошлом, в той эпохе, которая осталась
навеки погребенной в земле Калифорнии, и, быть может, потому испытала вдруг
ощущение внутреннего покоя – нечто схожее с тем, что испытал один из героев
«Сумеречной зоны», когда, сойдя с поезда, неожиданно для себя оказался в
маленьком городке, где на дворе по-прежнему неторопливо текло девятнадцатое
столетие.
«У нас, в Новом Орлеане, похороны проводились по всем
правилам, – вспомнились ей слова Элли. – Пожалуйста, пригласи моих
друзей…»
Однако скромная, почти аскетичная церемония похорон Элли не
имела ничего общего с тем, что Роуан видела сейчас. Тогда, в Калифорнии, на
службе присутствовали лишь несколько друзей Элли. Худые, загорелые, они сидели
на самых краешках откидных стульев в церкви и казались растерянными и словно
обиженными смертью приятельницы.
– Она ведь просила не присылать цветов, –
оправдывались они перед Роуан.
– Да, но мне подумалось, что будет ужасно, если их не
будет вообще, – отвечала она.
Крест из нержавеющей стали… Бессмысленные, бесполезные слова,
произнесенные совершенно посторонним человеком…
А здесь… Здесь повсюду были цветы. Море цветов: великолепные
розы, яркие гладиолусы, лилии… И еще, и еще, и еще… Она даже не знала, как они
называются. Капли воды, в которых, причудливо преломляясь, отражался свет,
сияли на трепещущих лепестках и листьях. Между стульями, в нишах и в углах
залов на специальных проволочных треногах стояли огромные венки, украшенные
белыми лентами и бантами, на некоторых можно было прочесть написанное серебром
имя: Дейрдре. Дейрдре…
И вдруг это имя – имя матери – запестрело везде. Куда бы она
ни взглянула, повсюду лишь Дейрдре, Дейрдре, Дейрдре… В то время как дамы в
элегантных нарядах пили белое вино из высоких бокалов, а девчушка с лентой в
волосах все так же пристально разглядывала Роуан, в то время как монахиня в
темном одеянии, белом головном уборе и черных чулках, склонив голову, слушала
мужчину, который что-то шептал ей на ухо, и одновременно присматривала за
окружившими ее маленькими девочками, во всех концах зала серебром звенел
безмолвный плач: Дейрдре, Дейрдре, Дейрдре…
А цветы все несли и несли – миниатюрные деревья из
проволоки, сплошь увитой папоротниками с искусно вплетенными среди них красными
розами. Какой-то крупного сложения мужчина с пухлыми щеками поставил небольшой,
но на редкость красивый букет почти возле самого гроба.
В воздухе витал потрясающий аромат. Элли всегда жаловалась,
что в Калифорнии цветы не имеют запаха. А здесь, в небольших залах, все было
буквально пропитано им – словно смесью самых изысканных духов. Да, теперь Роуан
поняла, что имела в виду Элли. Здесь все было настоящим: и тепло, и влажность,
и краски; здесь все становилось видимым и почти осязаемым.
Но на Роуан вдруг снова накатил приступ дурноты, а душный,
густо насыщенный запахами воздух еще больше усиливал неприятные ощущения. Толпа
практически скрыла от нее стоящий в отдалении гроб. Ей вновь почему-то
вспомнился высокий и мрачный особняк, стоящий «на самой окраине набережной в
центральной части города», – именно так описал его служащий в отеле. Это,
должно быть, именно тот дом, который по-прежнему снился Майклу. Если, конечно,
их здесь не тысячи – с одинаковыми чугунными, украшенными розами оградами и
зарослями бугенвиллей, скрывающими об ветшавшие, блекло-серые стены. Господи,
как же он красив, этот старый особняк!
«Дом моей матери? Мой дом? Ну где же Майкл?»
Внезапно толпа расступилась, и Роуан вновь увидела длинную
стенку гроба. Ей показалось, или на фоне шелка перед глазами действительно на
миг мелькнул профиль женщины, покоящейся внутри? Элли хоронили в закрытом
гробу. А погребение Грэма свершилось вообще без официальной церемонии. Его
друзья просто собрались в одном из баров.
«Сейчас ты подойдешь к возвышению и поднимешься по ступеням
к гробу, – мысленно приказывала себе Роуан. – Ты обязана это сделать.
Разве не затем ты приехала сюда? Разве не ради того, чтобы бросить прощальный
взгляд на свою мать, ты нарушила данное Элли обещание?… Неужели я не сплю?
Неужели наяву вижу эту девочку в перетянутом по талии пояском платьице и белых
чулочках, обнимающую за плечи пожилую женщину?»
Ах, ну почему здесь нет Майкла? Это его мир. Если бы он был
сейчас здесь и мог снять перчатку и прикоснуться к руке мертвой женщины… Но что
бы он увидел? Владельца похоронной конторы, впрыскивающего бальзамирующий
раствор в вены покойницы? Или кровь, стекающую по специальному желобу под белым
столом для бальзамирования? Дейрдре… Имя, написанное серебром на ленте,
украшающей ближайший к Роуан венок из хризантем. Дейрдре – на ленте, повязанной
на венке из роз, стоящем напротив…
«Ну же. Чего ты ждешь? – Роуан не могла заставить себя
сдвинуться с места. – Давай же, иди».
Она попятилась к двери и прислонилась к косяку.
Трое маленьких ребятишек подбежали к пожилой светловолосой
женщине, и та, раскинув руки, обняла их всех разом. Малыши по очереди целовали
ее в трясущиеся щеки, а женщина в ответ лишь молча кивала головой.
«Интересно, они тоже мои родственники?» – подумала Роуан.
