– Мое прошлое кажется мне теперь призрачным, –
тихо плача, говорила Дебора, и ее глаза широко раскрылись от удивления. –
Петир, неужели я когда-то жила в таком месте? Неужели я видела, как умирает моя
мать?
– Дебора, не стоит вспоминать о том, что
случилось, – сказал я. – Пусть картины прошлого рассеются.
– А ты помнишь, как впервые заговорил со мной и сказал,
что моя мать не делала зла, но зато другие причинили ей зло? Почему ты был
тогда в этом уверен?
– Да была ли она ведьмой? И вообще, что такое ведьма?
– Эх, Петир, я помню, как ходила с нею безлунными
ночами в поля, туда, где стояли камни.
– И что там случилось, моя дорогая? – нетерпеливо
спросил я. – Уж не появился ли дьявол с раздвоенными копытами?
Дебора покачала головой, сделав мне знак лежать тихо,
слушать ее и не перебивать.
– Петир, представляешь, черной магии мою мать научил
один судья, который судил ведьм! Мать мне показывала его книгу. Он оказался в
нашей деревне проездом, когда я была совсем маленькой и еще не умела ходить.
Судья пришел в нашу хижину, чтобы мать вылечила ему порез на руке. Потом они
сели с матерью у очага, и этот человек стал рассказывать ей обо всех местах,
где он побывал по делам службы, и о ведьмах, которых сжег. «Будь осторожна,
дитя мое», – сказал судья матери, а затем вытащил из кожаной сумки свою
злую книгу. Она называлась «Демонология». Он читал ее моей матери, поскольку
она не умела читать ни по-латыни, ни на каком-либо другом языке. Судья поднес
книгу поближе к свету очага, чтобы мать смогла получше разглядеть имевшиеся там
картинки.
Час за часом судья рассказывал моей матери обо всех этих
вещах: что делали ведьмы и что они способны делать. «Будь осторожна, дитя
мое, – приговаривал он при этом, – дабы дьявол не искусил тебя,
поскольку дьявол любит повитух и знахарок». С этими словами он переворачивал
страницу.
В ту ночь он лег вместе с матерью и рассказывал ей о домах
пыток, о кострах и о криках обреченных. Покидая наш дом, он еще раз произнес на
прощание: «Будь осторожна, дитя мое».
Потом обо всем этом мать рассказала мне. Тогда мне было
шесть или семь лет. Мы сидели вдвоем у кухонного очага. «А теперь
пойдем, – сказала мне мать, – и ты увидишь». И мы пошли в поле,
ощупью пробираясь к камням. Там мы встали в самую середину круга и замерли,
чтобы почувствовать ветер.
Вокруг – ни звука в ночи. Ни искорки света. Ни звезды на
небе, чтобы увидеть башни замка или далекую водную гладь Лох-Доннелейт.
Я слышала, как мать, держа меня за руку, что-то бормочет.
Потом мы вместе танцевали, двигаясь небольшими кругами. Бормотание матери
становилось все громче. Потом она стала произносить латинские слова, призывая
демона, и, наконец, широко раскинула руки и закричала, чтобы он приходил.
Ночь оставалась такой же тихой. В ответ не раздалось ни
звука. Я крепче ухватилась за ее юбки и вцепилась в ее холодную руку. Потом я
почувствовала, как что-то движется по лугу, похожее на легкий ветерок. Этот
ветер начал собираться вокруг нас. Я ощутила, как он коснулся моих волос и
затылка. Он обволакивал нас со всех сторон струями воздуха. И вдруг я услышала,
как «ветер» заговорил, только не словами, но я все равно отчетливо разобрала:
«Я здесь, Сюзанна!»
О, как радостно смеялась моя мать, как она плясала. Словно
девчонка, она трясла руками, опять смеялась и отбрасывала назад свои волосы.
«Ты его видишь, доченька?» – спросила она меня. Я ответила, что чувствую его
совсем близко.
Здесь он снова заговорил: «Назови меня моим именем,
Сюзанна».
«Лэшер, – ответила мать, – ибо ветер, который ты
посылаешь, как плетью хлещет по траве и как плетью сшибает листья с деревьев.
Иди же, мой Лэшер, устрой бурю над Доннелейтом! А я буду знать, что я –
могущественная ведьма и что ты это делаешь ради моей любви!»
Когда мы добрались до нашей хижины, ветер завывал над полями
и в нашей трубе. Мы сели у огня, смеясь вместе, точно двое детишек. «Видишь,
видишь, я это сделала», – шептала мать. Заглянув в ее глаза, я увидела то,
что видела прежде и видела потом, вплоть до последнего часа ее мучений и боли:
глаза простушки, шаловливой девчонки, прикрывшей ладонью смеющееся лицо, а в
другой зажавшей украденный леденец. Петир, для нее это была игра. Игра!
– Я понимаю, моя любимая, – ответил я.
– А теперь давай, скажи мне, что сатаны не существует.
Скажи, что это не он приходил во тьме, дабы провозгласить ведьму из Доннелейта,
а затем повести ее на костер! Не кто иной, как Лэшер, находил матери вещи,
которые теряли другие люди. Это он приносил ей золото, которое потом у нее забрали.
Лэшер кто же еще, сообщал матери тайны супружеских измен, которые она затем
раскрывала ушам любопытных односельчан. И именно Лэшер обрушил град на голову
молочницы, повздорившей с моей матерью. Он вместо матери наказывал ее
обидчиков, благодаря чему все узнали о ее силе! Но мать не могла наставлять
Лэшера. Она не знала, как использовать его. И подобно ребенку, играющему с
зажженной свечой, она зажгла тот самый огонь, который спалил ее дотла.
– Дебора, не сделай той же ошибки! – прошептал я,
целуя ее лицо. – Никто не может наставить демона, ибо так обстоят дела с
невидимыми силами.
– Не совсем так, – прошептала в ответ
Дебора, – и здесь вы сильно ошибаетесь. Но не бойся за меня, Петир. Я не
такая, как моя мать. Со мной такого не будет.
Потом мы молча сели у камина. Я не думал, что ей захочется
приблизиться к огню, и, когда она прислонилась лбом к камням, располагавшимся
над очагом, я вновь поцеловал Дебору в ее нежную щеку и откинул назад длинные,
свободные пряди ее влажных черных волос.
– Петир, – вновь заговорила она, – я никогда
не буду жить в голоде и грязи, как жила моя мать. Я никогда не окажусь во
власти глупых людей.
– Не выходи замуж, Дебора. Не делай этого! Идем со
мной. Пойдем в Таламаску, и мы вместе раскроем природу этого существа…
– Нет, Петир. Ты же знаешь, я не пойду.
Здесь она печально улыбнулась:
– Это ты должен пойти со мной, и мы скроемся отсюда.
Теперь поговори со мной своим тайным голосом, голосом внутри тебя, что способен
приказывать часам остановиться или духам – прийти. И останься со мной, будь
моим женихом, пусть эта ночь станет брачной ночью ведьмы.
