Она не подвинулась ко мне, но лишь вглядывалась в мое лицо,
словно писала с меня портрет. Я пустился в поспешные объяснения, звучавшие
слабо и жалко. Я рассказал, что не знал о ее беде, поэтому прибыл сюда один,
выполняя работу для Таламаски, и с болью узнал, что она и есть та самая
графиня, о которой в городе столько разговоров. Я сказал, что знаю о ее
апелляциях, поданных епископу и в Парижский парламент… Но тут Дебора остановила
меня, махнув рукой, и сказала:
– Мне придется завтра умереть, и ты ничего не сможешь
сделать.
– Одно маленькое благодеяние я смогу тебе
оказать, – сказал я. – У меня есть порошок. Если его развести в воде
и выпить, он вызовет у тебя оцепенение и ты не будешь страдать, как могла бы,
находясь в полном сознании. Я даже могу дать тебе такую порцию, что, если
желаешь, ты сможешь покончить с собой и тем избежать пламени. Я знаю, что сумею
передать тебе порошок. Старый священник глуп.
Похоже, мое предложение сильно подействовало на нее, хотя
она не спешила его принимать.
– Петир, когда меня поведут на площадь, я должна
находиться в ясном сознании. Хочу предостеречь тебя: покинь город раньше, чем
произойдет моя казнь. Либо, если тебе нужно остаться и видеть это собственными
глазами, надежно спрячься в помещении и закрой ставнями окно.
– Ты говоришь о побеге, Дебора? – просил я. Должен
признать, ее слова моментально воспламенили мое воображение. Если бы только я
мог спасти ее, вызвав громадную неразбериху, а затем каким-то образом увезти
прочь из города. Но как это сделать?
– Нет-нет, это выше моих сил и силы того, кем я
повелеваю. Духу ничего не стоит перенести небольшой камень или золотую монету
прямо в руки ведьмы. Но открыть тюремные двери и совладать с вооруженной
стражей? Такое невозможно.
Затем, словно позабыв о том, что говорила, Дебора дико
блеснула глазами и спросила:
– Ты знаешь, что мои сыновья дали показания против
меня? Что мой любимый Кретьен назвал меня, его мать, ведьмой?
– Дебора, я думаю, мальчика заставили это сделать.
Хочешь, я повидаюсь с ним? Чем я здесь могу помочь?
– Ох, мой милый, добрый Петир, – сказала
она. – Почему ты не послушался меня, когда я умоляла тебя уехать со мной?
А все это не твоя забота. Моя.
– Что ты говоришь? Я ничуть не сомневаюсь, что ты
невиновна. Если бы тебе удалось излечить твоего мужа от его недуга, никто не
стал бы кричать, что ты ведьма.
В ответ на мои слова Дебора покачала головой:
– Ты очень многого не знаешь в этой истории. Когда муж
умер, я считала себя невиновной. Но, Петир, я провела в этой камере много
долгих месяцев, думая о случившемся. А голод и боль делают разум острее.
– Дебора, не верь тому, что враги говорят о тебе, как
бы часто они ни повторяли свои слова!
Она не ответила. Казалось, сказанное оставило ее
равнодушной. Потом Дебора вновь повернулась ко мне.:
– Петир, я хочу попросить тебя вот о чем. Если утром
меня выведут на площадь связанной, чего я боюсь больше всего, потребуй, чтобы
мне развязали руки и ноги, дабы я смогла нести тяжелую покаянную свечу. Таков
местный обычай. Не заставляй мои покалеченные ноги подкашиваться при виде твоей
жалости. Веревок я боюсь больше, чем пламени!
– Я это сделаю, – пообещал я, – но здесь тебе
нечего беспокоиться. Тебя заставят нести свечу и пройти через весь город. Тебе
придется принести покаянную свечу на ступени собора, и только тогда тебя свяжут
и потащат на костер…
Я не мог продолжать.
– Послушай, на этом мои просьбы к тебе не кончаются, –
сказала она.
– Я готов выполнить и другие. Говори.
– Когда казнь завершится и ты уедешь отсюда, напиши
моей дочери, Шарлотте Фонтене, жене Антуана Фонтене. Она живет на острове
Сан-Доминго, это в Карибском море. Писать нужно в Порт-о-Пренс, на имя купца
Жан-Жака Туссена. Напиши ей то, что я тебе скажу.
Я повторил имя и полный адрес.
– Сообщи Шарлотте, что я не мучилась в пламени, даже
если это и не будет правдой.
– Я заставлю ее поверить в это. Дебора горько
улыбнулась.
– Вряд ли, – сказала она. – Но постарайся,
ради меня.
– Что еще написать ей?
– Передай ей мое послание, которое ты должен запомнить
слово в слово. Напиши ей, чтобы она действовала с осторожностью, ибо тот, кого
я послала ей в подчинение, иногда делает для нас то, что, как он верит, мы
хотим, чтобы он сделал. Далее напиши, что тот, кого я ей посылаю, черпает свою
уверенность в одинаковой мере как из наших неуправляемых мыслей, так и из
продуманных слов, которые мы произносим.
– Но, Дебора!
– Ты понимаешь мои слова и то, почему ты должен
передать их моей дочери?
– Понимаю. Я все понимаю. Ты пожелала смерти мужа из-за
его измены. И демон это выполнил.
– Все сложнее. Не стремись проникнуть в суть этого. Я
никогда не желала смерти мужа. Я любила его. И я не знала о его измене! Но ты
должен передать мои слова Шарлотте ради ее защиты, поскольку мой невидимый
слуга не в состоянии рассказать ей о его собственной переменчивой натуре. Он не
может говорить с ней о том, чего не понимает сам.
– Но…
– Не затевай сейчас со мной разговоров о совести, Петир.
Уж лучше бы ты вообще не появлялся здесь. Изумруд перешел во владение к
Шарлотте. И когда я умру, демон отправится служить ей.
– Не посылай его, Дебора!
Она вздохнула, выражая свое глубокое недовольство и
отчаяние.
– Умоляю тебя, сделай то, о чем я прошу.
– Дебора, что произошло с твоим мужем?
Мне показалось, что Дебора не станет отвечать, но она все же
заговорила:
– Муж лежал при смерти, когда ко мне пришел мой Лэшер и
сообщил мне, что заманил его в лес и заставил свалиться с лошади. «Как ты мог
сделать то, о чем я тебя никогда не просила?» – допытывалась я. И мне пришел
ответ: «Если бы ты заглянула в его сердце, как заглянул туда я, то ты повелела
бы мне сделать именно это».
От этих слов, Стефан, холод пробрал меня до самых костей.
Прошу тебя: когда вы будете снимать копию с моего письма для наших архивов,
пусть эти слова подчеркнут. Когда еще мы слышали о подобном потакании чужим
потаенным желаниям и о подобном своеволии со стороны невидимого демона? Когда
erne мы сталкивались с такой смышленостью и глупостью одновременно?
