Позволь мне заметить, однако, что все, к кому я обращаюсь,
считают меня сумасшедшим – такое впечатление я произвожу теперь на окружающих.
Выручает золото – только с его помощью мне удается чего-то добиться: за
доставку письма и сундука в твои руки обещано крупное вознаграждение.
Стефан, ты был прав, предостерегая меня, предчувствия тебя
не обманули. Я все глубже и глубже погружаюсь в это зло, и спасти меня уже
невозможно. Мне следовало вернуться домой, к тебе. Второй раз в жизни я испытываю
горечь сожаления.
Я чуть жив. Одежда на мне изорвана, обувь пришла в
негодность, руки оцарапаны шипами. Голова раскалывается поcле долгого ночного
бега в потемках. Но времени не осталось, чтобы отдохнуть. Я не осмеливаюсь
отплыть на корабле, отходящем от причала в этот самый час, ведь если то
существо намерено меня преследовать, оно не отступит и в море. Лучше пусть уж
нападет здесь, на суше, тогда хоть мой сундук не будет потерян.
Времени остается мало, а потому спешу рассказать тебе, что
же все-таки произошло.
В тот день, когда я писал тебе последний раз, я покинул свое
пристанище ближе к вечеру. Оделся в самое лучшее и спустился вниз, чтобы в
назначенное время встретить экипаж. Впечатления, полученные накануне на улицах
Порт-о-Пренс, позволяли предположить, что карета будет великолепной, и все же
реальность превзошла все ожидания: за мной прислали изумительной работы
остекленный экипаж с кучером, лакеем и двумя вооруженными всадниками; все
четверо – черные африканцы в атласных ливреях и напудренных париках.
Поездка по холмам, покрытым живописными лесами, среди
которых то тут, то там виднелись красивые колониальные жилища в окружении
цветников и в изобилии растущих в этих краях банановых деревьев, оказалась
весьма приятной; высоко в небе плыли белые облака.
Не думаю, что тебе под силу представить пышность местного
ландшафта, ведь нежнейшие растения, которые мы привыкли видеть только в
оранжереях, обильно цветут здесь на воле круглый год, повсюду встречаются
банановые рощи, а также гигантские красные цветы на тонких стеблях, не
уступающих высотой деревьям.
Не менее очаровательными были неожиданные проблески воды
вдалеке. Едва ли на свете можно найти море, сравнимое по голубизне с
Карибским, – мне, во всяком случае, ничего подобного прежде видеть не
доводилось. Зато здесь я имел предостаточно возможности любоваться
удивительными красками. Особенно яркое впечатление создается с наступлением
сумерек… Впрочем, об этом позже.
По пути я также проехал мимо двух небольших строений, очень
приятных с виду, в стороне от дороги – за большими садами. А еще я миновал
узкую речушку, рядом с которой раскинулось кладбище с мраморными памятниками,
на которых были высечены французские имена. Медленно проезжая по мостику, я
глядел в сторону кладбища и думал о тех, кто жил и умер в этой дикой стране.
Я столь подробно останавливаюсь на этом, дабы подчеркнуть,
что чувства мои были убаюканы красотами, увиденными в пути, равно как и
тяжелыми влажными сумерками и бескрайними ухоженными полями.
Неожиданно в конце мощеной дороги мне открылось великолепное
зрелище: огромное сооружение, выстроенное в колониальном стиле: покатая крыша с
множеством слуховых окошек, террасы, огибающие дом по всей длине, кирпичные
колонны, оштукатуренные под мрамор…
Все многочисленные французские окна особняка были снабжены
зелеными деревянными ставнями, которые можно наглухо запереть как от
неприятельской атаки, так и от штормов.
Подъезжая к дому, я с удивлением отметил, что отовсюду
льется свет. Никогда раньше мне не доводилось видеть, чтобы одновременно горело
так много огней, даже при французском дворе. В кронах деревьев сияли в изобилии
развешанные фонари. Вблизи я разглядел, что окна на обоих этажах распахнуты
настежь, открывая взору сверкающие люстры, чудесную мебель и праздничное
убранство комнат, расцветившее темноту яркими красками.
Я до такой степени увлекся лицезрением невиданной красоты, что
вздрогнул от неожиданности, увидев хозяйку дома, которая вышла к садовым
воротам, чтобы встретить меня, и в ожидании остановилась среди цветов – в своем
лимонном атласном платье сама словно нежный цветок. Однако суровый и чуть
холодный взгляд, которым она меня смерила, разрушил мимолетную иллюзию и сделал
ее похожей на рассерженную девочку.
Пока я высаживался из кареты с помощью лакея, она подошла
ближе по пурпуровым плитам, и тогда я заметил, что для женщины она очень высока
ростом, хотя и гораздо ниже меня.
Я увидел перед собой светловолосую красавицу – так назвал бы
ее и всякий другой, но ни одно описание не способно отразить, какой она была в
действительности. Если бы Шарлотту увидел Рембрандт, он написал бы ее портрет.
Несмотря на свою молодость, она производила впечатление сильной личности с
поистине железным характером. Роскошное платье, украшенное кружевом и
жемчугами, чересчур смело, как посчитали бы многие, открывало взорам высокую
полную грудь, а узкие рукава, тоже отделанные кружевами, обтягивали на редкость
красивой формы руки.
Я, быть может, излишне подробен в деталях, но дело в том,
что я пытаюсь оправдать собственную слабость, и, надеюсь, ты сочтешь возможным
отнестись ко мне снисходительно. Я сошел с ума, Стефан, – только
сумасшедший мог сотворить такое. Прошу лишь об одном: когда ты вместе с другими
станешь судить меня, прими во внимание все то, о чем я сейчас пишу.
Итак, мы стояли, молча разглядывая друг друга, и мне
показалось, что и я и она вдруг испытали странное чувство – ощущение грозящей
опасности. Эта женщина, с таким милым и юным лицом, с нежными щечками и
губками, с большими невинными голубыми глазами, изучала меня так, словно в душе
своей давно уже была мудрой старухой. Ее красота подействовала на меня как
колдовские чары. Я по-глупому не мог отвести взгляд от ее длинной шеи, покатых
плеч и красивых рук.
В голову мне пришла нелепая мысль: как чудесно было бы сжать
ее в объятиях и почувствовать под пальцами упругую плоть. А еще мне показалось,
что она смотрит на меня точно так же, как когда-то, много лет назад, смотрела
ее мать в шотландском трактире, а я, покоренный ее красотой, сражался с
дьявольским соблазном немедленно овладеть ею.
– Итак, Петир ван Абель, – обратилась она ко мне
по-английски с едва заметным шотландским акцентом, – вы приехали.
Клянусь тебе, Стефан, это был голос юной Деборы. Должно
быть, они часто беседовали по-английски, может даже статься, таковым был их
способ сохранять в тайне свои разговоры.
– Дитя мое, – отвечал я на том же языке, –
спасибо, что согласились принять меня. Я проделал долгий путь, чтобы увидеть
вас, и никакие препятствия не могли бы мне помешать.
