– Не смей говорить о его смерти! – резко оборвал
Андре старший, калека Антуан.
Братья в ответ лишь презрительно фыркнули.
– А как он сегодня? – спросил доктор,
отрыгивая. – Даже боюсь спрашивать, лучше ему или хуже.
– А чего можно ждать? – отвечала одна из кузин,
когда-то, судя по всему, красавица. Однако и сейчас она не утратила обаяния и
привлекательности, так что смотреть на нее было приятно. – Я очень
удивлюсь, если за сегодняшний день он произнесет хоть слово.
– А почему бы и нет? – спросил Антуан. –
Разум его остается таким же ясным, каким был всегда.
– Да, – подтвердила Шарлотта, – он правит
твердой рукой.
Началась словесная перепалка, все говорили одновременно, и
одна из престарелых дам потребовала, чтобы ей объяснили, что происходит.
Наконец вторая старуха, настоящий сморчок, каких поискать,
которая, не отвлекаясь ни на секунду, словно прожорливое насекомое, все время
что-то жевала, склонившись над тарелкой, внезапно подняла голову и, обращаясь к
пьяным братьям, прокричала:
– Вы оба – никчемные негодники, и с плантацией вам не
справиться!
Те ответили глумливым смехом, в то время как обе женщины
помоложе со страхом поглядывали то на Шарлотту, то на почти парализованного,
бесполезного мужчину, чьи руки лежали возле тарелки, как две мертвые птицы.
Тогда старуха, видимо довольная произведенным эффектом,
выдала следующее заявление:
– Здесь всем заправляет Шарлотта!
Услышав такие речи, женщины помоложе совсем перепугались,
пьяные братья опять принялись хохотать и фыркать, а на лице калеки Антуана
появилась обаятельная улыбка.
Однако вскоре бедняга пришел в столь сильное возбуждение,
что его буквально начало трясти. И тогда Шарлотта поспешно сменила тему и
заговорила о приятном. На меня вновь посыпались вопросы о моем путешествии, о
жизни в Амстердаме, о теперешнем состоянии дел в Европе, в частности о
перспективах ввоза кофе и индиго. Мне, в свою очередь, начали рассказывать, что
жизнь на плантации очень скучна, что никто здесь ничего не делает, только ест,
пьет и развлекается… и так далее, и тому подобное, когда вдруг Шарлотта мягко
прервала разговор и отдала приказ черному рабу Реджинальду сходить за старым
хозяином и привести его в зал.
– Он разговаривал со мной весь день, – тихо
сообщила она присутствующим, скрыто торжествуя.
– Вот как? Да это просто чудо! – заявил пьяный
Андре, который к этому времени уже ел как свинья, обходясь без ножа и вилки.
Старый доктор, прищурившись, посмотрел на Шарлотту, не
обращая внимания на то, что его кружевное жабо все вымазано едой, а вино из
дрожащего в нетвердой руке бокала проливается на стол. Казалось, еще секунда, и
он уронит сам бокал. У стоящего за его спиной молодого раба вид был очень
встревоженный.
– Что значит – разговаривал с вами весь день? –
переспросил доктор. – Когда я последний раз его видел, он находился в
полнейшем ступоре.
– Его состояние меняется ежечасно, – ответила одна
из кузин.
– Он никогда не умрет! – прогремела старуха,
вгрызаясь в очередной кусок.
В эту минуту в комнату вошел Реджинальд, поддерживая
высокого, седовласого, очень истощенного, похожего на скелет мужчину. Закинув
тонкую руку на плечи раба и склонив набок голову, старик поочередно обвел
взглядом всю компанию – в его блестящих глазах светился острый ум.
Его усадили во главе стола, а поскольку он не в состоянии
был сидеть прямо, привязали шелковыми шалями к спинке кресла. Реджинальд,
видимо досконально знающий процедуру, приподнял подбородок старого хозяина, так
как тот не мог самостоятельно держать голову.
Кузины тут же принялись трещать о том, как приятно видеть
его в добром здравии и что они просто поражены столь заметным улучшением его
самочувствия. Свое удивление выразил и доктор.
Когда же старик заговорил, пришла моя очередь удивиться.
Он дернул вялой рукой и, приподняв ее, со стуком опустил на
стол. В ту же секунду уста его открылись и послышался глухой монотонный голос,
хотя лицо не исказила ни одна морщинка – лишь нижняя челюсть чуть опустилась:
– Мне еще далеко до смерти, и я не желаю ничего о ней
слышать!
Безвольная рука вновь судорожно дернулась над столом и с
грохотом упала.
Шарлотта, прищурившись, следила за всем происходящим, глаза
ее поблескивали. Я впервые видел ее такой собранной и сосредоточенной – все ее
внимание было приковано к лицу старика и его безжизненно лежавшей руке.
– Бог мой, Антуан, – вскричал доктор, – не
станете же вы винить нас за излишнее беспокойство!
– Мой разум ясен, как всегда! – заявил полуживой
старик тем же бесцветным голосом. Очень медленно повернув голову, словно она
была деревянной болванкой на скрипящем шарнире, он обвел всех взглядом и вновь
с кривой улыбкой обратился в сторону Шарлотты.
Стремясь повнимательнее всмотреться, я наклонился вперед,
чтобы свечи не слепили глаза, и только тогда увидел, что глаза старика налиты
кровью, а лицо словно замороженная маска – при малейшей смене его выражения
казалось, будто ледяная поверхность покрывается трещинами.
– Я доверяю тебе, моя любимая невестка, – заявил
он, и на этот раз полное отсутствие интонации с лихвой окупилось
громогласностью.
– Да, топ рёге, – сладким голосом ответила
Шарлотта, – я всегда буду заботиться о вас, не сомневайтесь.
И, придвинувшись к мужу, она пожала его безвольную руку.
– Отец, вы не страдаете от боли? – тихо спросил
несчастный калека, и во взгляде его, обращенном на старика, промелькнул страх –
кто знает, возможно, он видел перед собой собственное будущее.
– Нет, сын мой, я никогда не чувствую боли. –
Ответ прозвучал успокаивающе.
Чем дольше я наблюдал за полуживым созданием, гораздо более
похожим на деревянную куклу, чем на человека, тем тверже становилась моя
уверенность, что беседу с нами ведет вовсе не оно, а нечто вселившееся внутрь
его и завладевшее его душой. На меня как будто снизошло секундное озарение: я
вдруг увидел подлинного Антуана Фонтене, загнанного в ловушку собственного
тела, лишенного способности управлять даже своим голосом, – и этот Антуан
Фонтене смотрел на меня глазами, полными ужаса.
