В это время послышалась тихая музыка, если ее можно так
назвать, потому что зазвучали только африканские барабаны; им вторил какой-то
странный печальный рожок. Его звук сначала мне понравился, но потом вызвал
отвращение.
– Отпустите меня, Шарлотта, – взмолился я, а она
продолжала тянуть меня к скалам. – Будет лучше, если я отправлюсь спать.
– Да, сейчас ты отдохнешь.
– Тогда почему мы идем к скалам, дорогая? Вы хотите
сбросить меня в море?
Шарлотта рассмеялась:
– Ты такой красавчик, несмотря на всю свою пристойность
и голландские манеры! – Она танцевала передо мной, двигаясь быстро и
грациозно на фоне темного блестящего моря, и ее волосы развевались на ветру.
Она была прекраснее даже, чем моя Дебора. Опустив взгляд, я,
к своему удивлению, обнаружил, что в левой руке по-прежнему держу бокал.
Шарлотта тут же наполнила его, а я, терзаемый жаждой, осушил содержимое залпом,
как пьют эль.
Снова взяв меня под руку, она указала на крутую тропинку,
проходившую в опасной близости от края пропасти, но я заметил в конце крышу,
свет и, как мне показалось, выбеленную стену.
– Ты думаешь, я не благодарна тебе за все, что ты
рассказал? – прошептала она мне на ухо. – Напротив, очень благодарна.
И жажду услышать новые подробности и о твоем отце-лекаре, и о других людях, чьи
имена ты называл.
– Я могу поведать тебе многое, но не для того, чтобы
полученными от меня сведениями ты воспользовалась во зло.
Нетвердо держась на ногах, я попытался разглядеть рабов,
игравших на барабанах и рожке, – судя по звучанию инструментов, где-то
совсем рядом. Музыка эхом разносилась по скалам.
– О, значит, ты веришь в зло! – рассмеялась
Шарлотта. – Ты веришь в ангелов и дьяволов и сам предпочел бы стать
ангелом, как ангел Михаил, который низверг дьявола в ад.
Обняв меня одной рукой, дабы уберечь от падения, она тесно
прижалась ко мне грудью и нежной щекой коснулась плеча.
– Мне не нравится эта музыка, – сказал я. –
Зачем они так играют?
– Потому что это доставляет им радость. Плантаторы в
здешних местах совсем не заботятся о развлечении своих рабов. А стоило бы. Они
получали бы гораздо больше. Впрочем, мы, кажется, опять вернулись к
наблюдениям. Идем же, впереди ждут несказанные удовольствия.
– Удовольствия? Но я не люблю удовольствия, –
пробормотал я заплетающимся языком, чувствуя, как голова идет кругом. Музыка
тем временем становилась все навязчивее.
– Ушам своим не верю! Как это ты не любишь
удовольствия? – фыркнула Шарлотта. – Как можно их не любить?
Мы подошли к небольшому строению, и в ярком свете луны я увидел,
что оно представляет собой в общем-то обычный дом с покатой крышей, только
построенный на самом краю скалы. Тот свет, что я заметил с тропы, шел из
фасадных окон, которые, наверное, были открыты, но войти в дом можно было
только через тяжелую, запертую на засов дверь.
Все еще смеясь над моими словами, Шарлотта его отодвинула,
но я остановил ее:
– Что это? Тюрьма?
– Ты и так в тюрьме своего собственного тела, –
ответила она и втолкнула меня внутрь.
Собрав все силы, я вознамерился выйти, но дверь захлопнулась
и кто-то запер ее снаружи. Услышав лязг задвигаемого на место засова, я
огляделся в смятении и злобе.
Передо мной был просторный зал с огромной кроватью о четырех
столбиках, достойной английского короля, хотя она была убрана муслином, а не
бархатом и завешена сеткой, которую здесь используют от комаров. По обе стороны
от кровати горели свечи. Выложенный плиткой пол был устлан коврами. Окна фасада
действительно стояли распахнутыми настежь, и я вскоре понял почему: не пройдя и
десяти шагов, я оказался у балюстрады, за которой простиралась пустота – там не
было ничего, кроме высокого обрыва над узким берегом моря.
– Не желаю проводить ночь здесь, – пробормотал
я, – и, если мне не будет предоставлена кушетка, я отправлюсь пешком в
город.
– Объясни мне, как это возможно – не любить
удовольствия? – спросила Шарлотта, нежно подергивая меня за рукав. –
Тебе ведь наверняка жарко в этих жалких одеждах. Неужели все голландцы
одеваются так?
– Прикажите замолчать этим барабанам, – взмолился
я, – их бой невыносим!
Звук словно проникал сквозь стены. Теперь он казался
мелодичнее, менее раздражающим, но все равно впивался в душу, словно крючками,
и тянул за собой, против воли вовлекая в некий воображаемый танец.
Не помню, как я оказался на кровати рядом с
Шарлоттой, – почувствовал только, что она стягивает с меня рубашку. На
столике в нескольких футах от нас стоял серебряный поднос, а на нем – бутылки с
вином и тонкие бокалы. Шарлотта встала и направилась к столику. Налив полный
бокал бордо, она принесла его мне и сунула в руку. Я хотел швырнуть бокал на
пол, но она не позволила.
– Петир, выпей немного – только для того, чтобы
заснуть. – Она смотрела мне прямо в глаза. – Ты волен уйти, когда
пожелаешь.
– Ложь, – возразил я, чувствуя на себе чужие руки
и чужие юбки у ног.
В комнате неизвестно как оказались две величественные
мулатки, обе исключительно красивые и соблазнительные в своих отглаженных юбках
и кружевных блузках. Они бесшумно двигались в тумане, который, казалось, окутал
все вокруг, – сначала взбивали подушки, расправляли сетку над кроватью, а
затем принялись стягивать с меня одежду. Настоящие индейские принцессы с
темными глазами, длинными пушистыми ресницами, смуглыми руками и полными
невинности улыбками.
– Шарлотта, я этого не потерплю, – попытался было
протестовать я, но она поднесла к моим губам бокал с вином, и, едва я выпил, у
меня снова все поплыло перед глазами. – Шарлотта, зачем, зачем все это?
– Ты ведь не откажешься познать удовольствие, –
прошептала она, ласково проводя рукой по моим волосам. – Я говорю
серьезно. Послушай, ты должен непременно испытать его и удостовериться, что
можешь без него обойтись, если ты понимаешь, о чем я говорю.
– Нет, не понимаю. Я хочу уйти.
– Нет, Петир. Не сейчас, – сказала она так, словно
разговаривала с ребенком.
Шарлотта опустилась на колени и посмотрела на меня снизу
вверх. Я увидел, как плотно сжаты в декольте ее груди, и мне захотелось
освободить их.
– Выпей еще, Петир, – предложила она.
