Барабаны и рожок играли теперь медленнее и мелодичнее,
что-то вроде мадригалов, хотя по сути своей музыка оставалась дикарской. Я
закрыл глаза и тут же потерял равновесие. Чьи-то губы легко коснулись моих щек
и рта, я в панике разомкнул веки и увидел, что мулатки разделись донага и
откровенно, недвусмысленными жестами предлагают себя.
Я с трудом осознавал происходящее – видел лишь, что
неподалеку, опершись рукой о стол, стоит Шарлотта, неподвижная, словно
изваяние, статуя на фоне тускло-синего неба. Свечи потрескивали на ветру,
музыка не стихала, а я забыл обо всем на свете, разглядывая двух полногрудых
красавиц, во всей наготе открытых моему взору.
Удивительно, но я вдруг поймал себя на том, что в этой жаре
совсем не смущен собственной наготой, хотя в жизни не часто оказывался в
подобной ситуации. Отсутствие одежды казалось мне совершенно нормальным. Более
того, я с интересом разглядывал обнаженных женщин, особенно те потаенные
прелести, что всегда скрыты от посторонних глаз.
Одна из красавиц снова коснулась меня поцелуем, и на этот
раз губы мои в ответ раскрылись. Шелковистость ее кожи будила во мне желание.
В эту минуту, Стефан, я превратился в пропащего человека.
Знойные мулатки уложили меня на подушки и принялись
покрывать поцелуями тело, не оставляя без внимания ни единого участка.
Возможно, причиной тому опьянение, но каждый их жест, каждая изощренная ласка
доводили меня буквально до исступления. Эти женщины казались мне действительно
любящими, поистине чудесными и в то же время совершенно невинными, а
прикосновение их нежной кожи сводило с ума.
Я знал, что Шарлотта наблюдает за происходящим, однако меня
это совершенно не трогало – гораздо важнее было дарить женщинам свои ласки и в
полной мере наслаждаться теми, которыми они щедро осыпали меня. Выпитое зелье,
несомненно, подавило мою природную сдержанность и в то же время замедлило
естественные при данных обстоятельствах порывы мужчины, отчего мне казалось,
что впереди еще целая вечность.
В комнате становилось все темнее, музыка теперь ласкала слух
и словно убаюкивала. Медленно разгоравшаяся во мне страсть доставляла
восхитительное блаженство, погружала в неизведанные ранее ощущения. Одна из
женщин, пышнотелая податливая красавица, показала мне черную шелковую ленту, и
не успел я удивиться, зачем она ей понадобилась, как широкая полоса ткани
оказалась у меня на глазах, а концы ее были завязаны на затылке.
Где найти слова, чтобы описать, какое пламя вспыхнуло во мне
после этого, – повязка будто уничтожила последние остатки приличия, и я
утратил всяческий стыд.
В пьянящей темноте я наконец овладел своей жертвой. Пальцы
мои запутались в пышных волосах, а в меня впились нежные губы и сильные руки
увлекали за собой, все теснее прижимая к мягким грудям, животу и к тому месту,
где трепетала благоуханная женская плоть… Но едва я вскрикнул от страсти,
безусловно потеряв в то мгновение душу, как повязку сорвали с моих глаз…
Взглянув вниз, я увидел Шарлотту: веки ее были прикрыты, губы разомкнуты, лицо
пылало.
Вокруг никого – во всем доме только мы вдвоем.
Я вскочил с кровати и как сумасшедший бросился вон из
комнаты. Но все уже свершилось. Шарлотта догнала меня на самом краю утеса.
– Что ты собрался делать? – жалобно вскричала
она. – Прыгнуть в море?
Не в силах ответить, я лишь припал к ней, чтобы не упасть.
Если бы она не оттянула меня от края, я бы рухнул вниз. А в голове стучала
только одна мысль: это моя дочь, моя дочь! Что я наделал!
Да, я знал, что это моя дочь, и постоянно напоминал себе об
этом, открыто глядя правде в глаза, и все же против собственной воли повернулся
к ней, обнял и прижал к себе. Послужат ли ей наказанием мои поцелуи? Как могли
слиться воедино ярость и страсть? Я никогда не участвовал во взятии городов,
но, наверное, солдаты точно так же воспламеняются, срывая одежды с визжащих
пленниц.
В своем вожделении я готов был раздавить ее, задушить в
объятиях. А когда она, прерывисто вздохнув, откинула назад голову, я смог лишь
прошептать: «Моя дочь…» – и припал к обнаженной груди.
Мне казалось, я ни разу в жизни не давал выход своей
страсти, так велика она была в ту минуту. Видя, что я готов овладеть ею прямо
там, на песке, Шарлотта увлекла меня в комнату. Моя грубость не вселила в нее
страха. Она потянула меня к кровати, и впервые после той ночи в Амстердаме с
Деборой я познал поистине всепоглощающее блаженство. Мои порывы не могла
сдержать даже таившаяся в душе безграничная нежность.
– Ты мерзкая маленькая ведьма, – выкрикнул я, но
Шарлотта, похоже, восприняла мой вопль как поцелуй и продолжала извиваться подо
мной, приподнимаясь навстречу и вторя моим движениям.
Наконец я отпрянул от нее и упал на подушку. Мне хотелось
умереть и в то же время безмерно хотелось немедленно снова овладеть ею.
Если мне не изменяет память, еще дважды до рассвета я
набрасывался на нее, однако был настолько пьян, что едва ли отдавал отчет в
своих действиях и думал лишь об одном: в Шарлотте воплотилось все то, что
только можно желать в женщине, и я мог теперь этим наслаждаться.
Ближе к утру, помнится, Шарлотта уснула, а я,
воспользовавшись тем, что никто и ничто не мешает моим наблюдениям, лежал рядом
и пристально изучал ее, словно пытаясь понять внутреннюю суть и природу красоты
собственной дочери. «Да, конечно, – с горечью думал я, – она сделала
из меня посмешище…» И все-таки, Стефан, мои наблюдения не были бесплодными – за
тот час я узнал о женщине больше, чем за всю жизнь.
Как прелестно было ее юное тело, как упруга ее плоть, как
свежа ее кожа – даже мимолетное прикосновение к ней доставляло истинное
удовольствие. Только бы она не проснулась! Только бы не встретить ее мудрый и в
то же время насмешливый взгляд! Мне хотелось зарыдать – таким ужасным казалось
все случившееся.
Кажется, после пробуждения Шарлотты мы еще немного
поговорили, но в моей памяти лучше запечатлелось то, что я видел, нежели слова,
которые мы произносили.
Она вновь принялась уговаривать меня выпить ее вина, точнее
яда, причем делала это с еще большей настойчивостью, чем прежде, – видимо,
желание проникнуть в мои мысли было слишком сильным, непреодолимым. Сидя на
кровати в облаке золотистых волос – настоящая английская леди Годива
[7]
,– она
вновь заговорила о том, как поразил ее мой рассказ о встрече с Лэшером в
каменном круге в Доннелейте.
