– Я терпелив, Петир ван Абель. И умею предвидеть
далекое будущее. Я буду пить вино и есть мясо, я буду по-прежнему ощущать тепло
женщины даже тогда, когда от тебя не останется и костей.
– Вернись! – вскричал я. – Объясни, что это
значит! Я видел тебя, Лэшер, так же ясно, как видят ведьмы, и я могу сделать
тебя сильным.
Но в ответ – только тишина. Я упал на подушку, понимая, что
это был самый мощный призрак из всех, каких я до этого встречал. До сих пор ни
один из них не был таким сильным и так явственно видимым. И слова,
произнесенные этим дьяволом, не имели никакого отношения к повелению ведьмы.
Как мне не хватало в ту минуту моих книг! Ах, если бы они
оказались тогда под рукой!
И снова перед моим мысленным взором возник каменный круг в
Доннелейте. Уверяю тебя, призрак появился в том месте не без причины! Это не
просто коварный демон. И не Ариэль, готовый повиноваться волшебной палочке
Просперо!
[8]
Я был столь взбудоражен, что вновь прибегнул к помощи вина в
надежде, что оно притупит мою боль.
Вот так, Стефан, прошел мой первый день плена и несчастий.
Я досконально изучил свое небольшое жилище. Столь же
подробно пришлось исследовать и утес, с которого ни одна тропа не спускалась к
берегу. Будь у меня в распоряжении даже морской канат, закрепленный на
балюстраде, я не сумел бы спуститься с такой крутизны.
Но позволь мне продолжить.
Шарлотта явилась ко мне где-то около полудня. Увидев
вошедших вместе с ней двух горничных-мулаток, я понял, что они отнюдь не были
плодом моего воображения, и в холодном молчании следил, как они расставляют по
комнате свежие цветы. Женщины принесли мою рубаху, выстиранную и выглаженную, а
с ней и другую одежду из более легких тканей, более подходящих для климата этих
мест. А еще они доставили большую бадью, протащив ее, словно лодку, по песку
под неусыпной охраной двух мускулистых рабов – на тот случай, если бы мне
вздумалось бежать.
Наполнив бадью горячей водой, они сказали, что я могу
выкупаться, когда пожелаю.
Я воспользовался предоставленной возможностью, надеясь,
наверное, смыть с себя грехи, а затем, когда меня одели в чистое и аккуратно
подстригли бороду и усы, сел за стол и слегка подкрепился, не поднимая при этом
глаз на Шарлотту, которая одна осталась со мной в комнате.
Наконец, отставив в сторону тарелку, я поинтересовался:
– И как долго ты намерена держать меня здесь?
– Пока не удостоверюсь, что зачала от тебя
ребенка, – ответила Шарлотта. – Первые признаки могут проявиться
совсем скоро.
– Что ж, у тебя была такая возможность, – ответил
я, но, не успев даже договорить, снова оказался во власти вожделения прошлой
ночи, и перед моим мысленным взором предстала картина, будто я разрываю на ней
красивое шелковое платье, высвобождаю ее груди, яростно припадаю к ним и
начинаю сосать как младенец. Снова у меня возникла восхитительная мысль, что
она распутна и поэтому я могу делать с ней все, что пожелаю, и что я
воспользуюсь первой подвернувшейся возможностью насладиться ею.
Шарлотта поняла. Нет сомнений, она прочла мои мысли, ибо
подошла совсем близко и, пристально глядя мне в глаза, уселась ко мне на
колени. Почти невесомая, сладостная ноша.
– Порви на мне шелк, если желаешь, – сказала
она. – Тебе отсюда не выбраться. Поэтому делай в своей тюрьме все, что
можешь.
Я потянулся к ее горлу и тут же полетел на пол. Кресло
перевернулось. Только это сделала не Шарлотта – она лишь отступила в сторону,
чтобы не пострадать.
– А, значит, он здесь, – вздохнул я. Я не видел
его, но, приглядевшись, заметил какое-то пятно в воздухе над собой, которое
постепенно расползалось, становясь все прозрачнее, и в конце концов совершенно
рассеялось. – Прими же мужской облик, как было сегодня утром! –
потребовал я. – Поговори со мной еще раз, ничтожный призрак, маленький
трус!
Все серебро в комнате задребезжало. Москитная сетка
всколыхнулась крупными волнами. Я расхохотался.
– Глупый дьяволенок, – сказал я, поднимаясь с пола
и отряхивая одежду. Это существо ударило меня снова, но я схватился за спинку
кресла и устоял. – Подлый дьяволенок, – сказал я, – и к тому же
трус.
Шарлотта наблюдала за происходящим в полном изумлении. Не
могу сказать, что выражало ее лицо – то ли подозрительность, то ли страх. Потом
она что-то едва слышно прошептала, и я увидел, как всколыхнулась прозрачная
занавеска на окне, – похоже, существо вылетело из комнаты. Мы остались
вдвоем.
Шарлотта отвернулась от меня, но я успел заметить, что щеки
ее горят, а глаза полны слез. Какой хрупкой и ранимой казалась она в ту минуту.
Я возненавидел себя за вожделение к ней.
– Надеюсь, ты не винишь меня в том, что я пытался
отомстить? – вежливо поинтересовался я. – Ведь ты удерживаешь меня
здесь против моей воли.
– Не вздумай опять бросать ему вызов, – со страхом
произнесла Шарлотта дрожащими губами. – Я не хочу, чтобы он причинил тебе
боль.
– А разве всесильная ведьма не может обуздать его? Она
припала к кроватному столбику, опустила голову и выглядела совершенно
потерянной. И такой очаровательной! Такой обольстительной! Даже не будь она
ведьмой, колдовских чар у нее и без того хватало.
– Ты хочешь меня, – тихо сказала она, – так
возьми. И то, что я сейчас скажу, возбудит тебя гораздо сильнее, чем любое
зелье, каким я могу тебя напоить.
Она подняла голову, и я увидел, что губы ее трясутся, словно
она вот-вот расплачется.
– Ты о чем? – спросил я.
– О том, что я тебя тоже хочу. Я считаю тебя красивым.
И когда лежу подле Антуана, мое тело тоскует по тебе.
– Это твое несчастье, дочь, – холодно произнес я,
однако безразличие мое было, конечно же, наигранным.
– Разве?
– Остынь. Помни, что мужчине совсем не обязательно
считать женщину красивой, чтобы овладеть ею. Будь по-мужски хладнокровной. Это
тебе больше подходит, коль скоро ты насильно удерживаешь меня здесь.
Она помолчала несколько секунд, а затем подошла и снова
начала свое обольщение, начав с нежных дочерних поцелуев и постепенно переходя
к все более смелым и жарким ласкам. И опять я превратился в того же глупца, что
и раньше.
Только на этот раз охвативший душу гнев не позволил мне
окончательно пасть, и я отстранил Шарлотту.
