Менялось время, менялось отношение к людям, что, вполне
вероятно, тоже сыграло немаловажную роль в процессе ослабления могущества
ведьм. По мере того как семейство постепенно утрачивало свой аристократизм и
феодальную власть, становясь все более «цивилизованным», «буржуазным», его
члены все больше запутывались в вопросах, относящихся к их наследию и
способностям, и становились более замкнутыми. И хотя бывшие плантаторы,
поселившиеся в Луизиане, называли себя аристократией, никакого отношения к
аристократии в европейском понимании этого слова они, разумеется, не имели; по
воспитанию и образованию они скорее относились к тому классу, который мы теперь
называем «средним».
«Современная психиатрия», по-видимому, также сыграла роль в
том, что Мэйфейрские ведьмы зашли в тупик и замкнулись в себе, однако более
подробно речь об этом пойдет в повествовании о событиях двадцатого века.
Впрочем, мы можем лишь рассуждать и строить догадки. Даже
когда в двадцатом веке орден установил непосредственный контакт с Мэйфеирскими
ведьмами, узнать о них удалось слишком мало.
С учетом всего вышеизложенного…
История продолжается…
По прибытии в Новый Орлеан Мари-Клодетт поселила все
семейство в просторном доме на Рю-Дюмейн и тут же приобрела огромную плантацию
на Ривербенде, к югу от города, где выстроила особняк, по величине и роскоши
превосходящий тот, которым семья владела на Сан-Доминго. Плантация получила
название «Ля Виктуар на Ривербенде», а позже ее просто называли «Ривербенд». В
1896 году плантацию размыло рекой, однако большая часть земли в этом месте до
сих пор остается собственностью Мэйфейров, и в настоящее время там построен
нефтеочистительный завод.
Морис Мэйфейр, дядя Мари-Клодетт, прожил на этой плантации
всю жизнь, но его двое сыновей приобрели примыкающие участки земли, куда и
перебрались, не теряя, однако, связи с семьей Мари-Клодетт. Несколько прямых
потомков этих мужчин оставались на приобретенной земле вплоть до 1890 года, многие
другие переехали в Новый Орлеан и стали составной частью все увеличивающегося
числа «кузенов», которые на протяжении следующего столетия играли активную роль
в жизни Мэйфейров.
Существует множество опубликованных рисунков особняка
Мари-Клодетт и даже несколько фотографий в старинных книгах, которые теперь не
переиздаются. Огромный даже для того времени дом был выстроен в простом
колониальном стиле, предвосхищавшем пресловутый стиль греческого возрождения, с
круглыми колоннами, покатой крышей и галереями, просторным нижним этажом и
высокой мансардой. Внешне он очень напоминал дом на Сан-Доминго. Внутри
коридоры разделяли особняк с севера на юг и с запада на восток.
Кроме того, на плантации были построены два больших флигеля,
где жили мужчины, принадлежавшие к членам семьи и тоже носившие фамилию
Мэйфейр, включая овдовевшего Лестана и его четверых сыновей. (Морис всегда жил
в главном особняке.)
Мари-Клодетт вела дела в Луизиане столь же успешно, как и на
Сан-Доминго. Она по-прежнему занималась сахарным тростником, однако отказалась
от выращивания кофе и табака. Она приобрела небольшие земельные участки для
каждого из сыновей Лестана и всегда щедро одаривала собственных детей и внуков.
С первых дней своего пребывания в Луизиане семья вызвала
благоговейный страх и недоверие со стороны соседей. Мари-Клодетт, обустраиваясь
на новом месте, затеяла несколько споров и не гнушалась даже угрозами в адрес
тех, кто стоял на ее пути. Она купила огромное количество рабов для своих полей
и хорошо обращалась с ними, не нарушая заложенных предками традиций. Зато к
купцам у нее было совершенно иное отношение, и она не однажды кнутом гнала их
из своих владений, утверждая, что ее пытались обмануть.
Местные жители называли ее «ужасной» и «неприятной», хотя
внешне она по-прежнему оставалась красивой женщиной. А рабы, приобретенные в
Луизиане, трепетали от страха перед ее личными рабами и слугами-полукровками.
Очень скоро рабы провозгласили свою хозяйку ведьмой. Они
утверждали, что ее невозможно обмануть, приписывали ей способность «сглазить» и
заявляли, что у нее есть демон, которого она может наслать на любого, кто
скажет ей хоть слово поперек. Отношение к ее брату Лестану было более
благожелательным – он, видимо, сразу нашел общий язык с местными плантаторами,
любителями хорошего вина и азартных игр.
Супруг Мари-Клодетт Анри-Мари Ландри был приятным, но не
деятельным человеком, который предоставлял жене полное право решать абсолютно
все вопросы. Он выписывал из Европы ботанические журналы, коллекционировал
редкие южные цветы, спроектировал и разбил на Ривербенде огромный сад.
В 1824 году он скончался в собственной постели, успев
причаститься перед смертью.
В 1799 году Мари-Клодетт родила последнего своего ребенка –
дочь Маргариту, которая позже стала обладательницей легата и прожила в тени
своей матери до ее смерти в 1831 году.
Слухов о семействе Мари-Клодетт ходило великое множество. В
частности, говорили, что ее старшая дочь, Клер-Мари, родилась слабоумной, и
рассказывали об этой молодой женщине странные истории: она якобы разгуливала по
дому в ночной рубашке и обращалась к людям с малопонятными, хотя часто
восхитительными речами. Утверждали также, что она видела призраков и часто
беседовала с ними, иногда даже в разгар ужина, в присутствии изумленных гостей.
Она также «знала» сокровенное о многих людях и имела
привычку выбалтывать их секреты в самое неподходящее время. Ее практически не
выпускали из дома, и Мари-Клодетт так и не позволила старшей дочери выйти
замуж, хотя немало влюбленных мужчин просили ее руки. В старости, после смерти
Анри-Мари Ландри, Мари-Клодетт даже спала с дочерью, дабы не позволить той уйти
из дома и потеряться.
Клер-Мари часто видели на галереях в ночной рубашке.
Единственному сыну Мари-Клодетт, Пьеру, также не было
позволено вступить в брак. Он дважды «влюблялся», но оба раза подчинялся
матери, отказывавшейся дать разрешение на свадьбу. Вторая отвергнутая Пьером
«тайная невеста» попыталась покончить жизнь самоубийством. После столь
прискорбного случая он редко выходил из дома и почти все время проводил в компании
матери.
Пьер был для рабов своего рода врачевателем – пользовал их
различными снадобьями и микстурами. Какое-то время он даже учился медицине у
старого спившегося доктора в Новом Орлеане. Но толку от этого было мало. Ему
также нравилась ботаника, и он уделял много времени уходу за садом, а иногда
делал зарисовки цветов. Выполненные Пьером наброски до сих пор хранятся в
знаменитом особняке Мэйфейров на Первой улице.
