Ричард Ллуэллин приехал в Новый Орлеан в 1900 году в
возрасте двадцати лет и поступил в услужение к Джулиену на ту же должность, что
когда-то занимал Виктор. В то время Джулиен, которому было семьдесят два года,
все еще проявлял огромный интерес к делам – торговле, хлопку, землям и
банковским операциям. Он каждый день работал в библиотеке на Первой улице и
изменил своей привычке лишь за неделю до смерти, наступившей четырнадцатью годами
позже.
Ллуэллин работал у Джулиена до последнего дня и в 1958 году,
когда я впервые начал заниматься историей Мэйфейрских ведьм, открыто признался
мне, что был любовником своего хозяина.
В 1958 году Ллуэллину исполнилось семьдесят семь лет. Это
был человек среднего роста, крепкого телосложения, с вьющимися темными
волосами, густо убеленными сединой, и огромными, слегка навыкате голубыми
глазами. К этому времени он приобрел южный акцент, и в его речи больше не было
ничего от янки или бостонца, хотя между тем, как говорят в Новом Орлеане и
Бостоне, есть определенное сходство. В общем, в нем безошибочно угадывался
житель Нового Орлеана, и внешне он выглядел как настоящий южанин.
Ллуэллин держал антикварную книжную лавку во Французском
квартале, где были собраны книги по музыке, в основном по опере. Когда бы вы ни
переступили порог этой лавки, там всегда играла пластинка Карузо и хозяин, в
неизменном костюме с галстуком, сидел за конторкой в дальнем конце комнаты.
Благодаря завещанной ему Джулиеном сумме он смог приобрести
домик и поселился в нем на втором этаже, а на первом устроил лавку, где и
проработал почти до самой смерти, наступившей в 1959 году.
Я несколько раз навещал его летом 1958 года, но только
однажды мне удалось вызвать его на откровенный разговор, и должен признаться,
что к этому имело непосредственное отношение вино, которым я его угостил. Я без
зазрения совести не раз прибегал к одному и тому же методу – обед, вино, а
затем еще больше вина – при работе с многими очевидцами событий, происходивших
в семье Мэйфейров. Метод особенно хорошо срабатывал в Новом Орлеане в летнее
время. Думаю, с Ллуэллином я обошелся несколько дерзко и чересчур настойчиво,
но сведения, которые он сообщил, оказались бесценными.
«Совершенно случайное» знакомство с Ллуэллином произошло,
когда я заглянул в его лавку одним июльским днем и мы разговорились о
величайших оперных певцах-кастратах, в частности о Фаринелли. Мне не составило
никакого труда убедить Ллуэллина запереть лавку в половине третьего на
Карибскую сиесту и отправиться со мной в ресторанчик «Галатуар».
Вначале я вообще не заговаривал о семье Мэйфейров, а затем
как бы невзначай упомянул эту фамилию в связи со старым особняком на Первой
улице. Я откровенно признался, что меня интересует это место и люди, которые там
живут. К этому времени Ллуэллин был уже изрядно «навеселе» и ударился в
воспоминания о своих первых днях в Новом Орлеане.
Поначалу он помалкивал о Джулиене, но потом начал говорить о
своем хозяине так, словно мне было все известно об этом человеке. Я подкидывал
кое-какие хорошо известные даты и факты, и от этого беседа протекала довольно
живо. Наконец мы покинули «Галатуар» и перешли в маленькое тихое кафе на
Бурбон-стрит, где продолжали наш разговор до самого вечера.
В какой-то момент Ллуэллин понял, что во мне нет никакой
предвзятости против него по причине его сексуальной ориентации и никакие его
слова не повергали меня в шок, и это сняло последнюю скованность.
Разговор состоялся задолго до того, как мы начали применять
диктофоны, поэтому я воспроизвел услышанный рассказ сразу по возвращении в
отель, стараясь сохранить специфические обороты речи Ллуэллина. Но все-таки это
лишь воспроизведение. Я повсеместно опустил мои настойчивые вопросы, но
полагаю, что суть записана верно.
Главное то, что Ллуэллин глубоко любил Джулиена Мэй фейра, и
одно из первых жизненных потрясений Ллуэллин получил, узнав, что Джулиен по
крайней мере лет на десять-пятнадцать старше, чем он предполагал, да и то
Ричард обнаружил этот факт только в начале 1914 года, когда у Джулиена случился
первый удар. До этого времени Джулиен был очень романтичным и пылким любовником
Ллуэллина, и тот оставался подле своего хозяина до самой его смерти,
случившейся четыре месяца спустя. После удара Джулиена частично парализовало,
но он все равно каждый день час или два проводил в своем кабинете.
Ллуэллин очень живо описал Джулиена, каким застал его в
начале 1900-х годов. По его словам, это был худощавый человек, уже не такой
высокий, как прежде, но все еще бойкий, энергичный, с живым воображением и отличным
чувством юмора.
Ллуэллин откровенно признался, что Джулиен посвятил его в
эротические тайны жизни и не только научил, как быть внимательным любовником,
но и возил юношу с собой в Сторивилл
[11]
– пресловутый район «красных
фонарей», – где представил его в лучших заведениях.
Но давайте перейдем непосредственно к его рассказу.
– Боже мой, каким только штукам он меня не учил, –
сказал Ллуэллин, вспоминая их любовные отношения, – и какое у него было
чувство юмора. Казалось, сама жизнь для него это всего лишь шутка, в которой
нет ни малейшей горечи. Сейчас я вам расскажу о нем нечто очень личное. Он
занимался со мной любовью так, словно я был женщиной. Если вы не понимаете, что
я имею в виду, то бесполезно объяснять. А какой у него был голос, к тому же
этот французский акцент… Когда он начинал нашептывать мне на ухо…
Джулиен часто рассказывал забавнейшие истории о номерах,
которые он выкидывал с другими любовниками, о том, как они дурачили всех,
например когда один из его мальчиков, по имени Алистер, переодевался в женщину
и отправлялся в оперу вместе с Джулиеном, и ни у кого из зрителей не возникало
ни малейшего подозрения насчет этой пары.
Джулиен пытался уговорить меня проделать то же самое, но я
отвечал, что у меня не хватит духу на подобный трюк, ни за что! Он понимал. Он
был чрезвычайно доброжелателен. Да что там говорить, с ним невозможно было
поссориться. Он утверждал, будто навсегда покончил с перебранками, а кроме
того, ужасно вспыльчив по природе, поэтому ему никак нельзя терять
самообладание. Вспышки гнева изнуряли его.
