– Она и сейчас походит на прекрасную лилию, –
печально ответил старый виноторговец. – Очень белую и чистую. Что говорить
– ее сила очаровывать каждого так велика, что ее любят даже тюремщики. А
священник рыдает во время причастия – он не отказал ей в этом утешении, хотя
она и не созналась.
– Знаете, она могла бы соблазнить самого сатану.
Потому-то ее и называют невестой дьявола.
– Но инквизитора она соблазнить не в силах, –
заметил я.
Собравшиеся закивали, не поняв, что это была лишь горькая
шутка.
– А дочь? Прежде чем покинуть город, она говорила
что-нибудь по поводу виновности или невиновности матери? – поинтересовался
я.
– Никому не сказала ни слова. А под покровом ночи
сбежала.
– Ведьма, – опять вмешался в разговор хозяйский
сын. – Иначе разве бросила бы она свою мать одну, когда против той
обратились даже собственные сыновья?
На этот вопрос ответить не смог никто, но я и не нуждался в
их мнении.
К этому времени, Стефан, мне хотелось лишь одного: поскорее
уйти с постоялого двора и повидаться с приходским священником, хотя, как ты
знаешь, это всегда наиболее опасное дело. Что, если инквизитор, который пирует
на деньги, заработанные на всеобщем безумстве, заподозрит неладное и узнает
меня, вспомнив по каким-нибудь прошлым встречам, а уж тем более если он, не
приведи Бог, поймет, кто прячется под рясой богатого священника и чем на самом
деле я занимаюсь?
Меж тем мои новые приятели с готовностью продолжали
поглощать заказанное мною вино и вновь заговорили о несравненной красоте
графини, в годы молодости привлекшей к ней внимание многих известных
амстердамских художников, которые с удовольствием писали ее портреты. О, об
этом я мог бы рассказать им и сам, однако промолчал и через некоторое время,
охваченный душевной болью, покинул своих собеседников, заказав для них на
прощание еще одну бутылку вина.
Вечер был теплый, окна домов распахнуты, отовсюду слышались
разговоры и смех, а на ступенях собора еще толпились запоздалые прихожане, в то
время как многие уже поудобнее устраивались у стен, готовясь к предстоящему
зрелищу. Однако смотревшее на колокольню высокое зарешеченное окно камеры, в
которой содержали Дебору, оставалось темным – оттуда не пробивалось ни единого
проблеска света.
Чтобы добраться до ризницы, находившейся с другой стороны
громадного собора, мне пришлось буквально перешагивать через сидящих и бурно
обсуждающих события людей. Потом я долго стучал дверным молотком, пока наконец
какая-то старуха не впустила меня и не позвала пастора. Вышедший навстречу
сгорбленный седой священник после радушного приветствия выразил сожаление по
поводу своего неведения о присутствии в городе странствующего собрата и
настоятельно предложил немедленно покинуть постоялый двор и перебраться под его
кров.
Он охотно принял мои объяснения и с легкостью поверил
выдуманной истории о том, что будто бы по причине больных рук, не позволявших
проводить службы, я получил освобождение от своих обязанностей, равно как и
множеству других вымышленных сведений и фактов, которые я был вынужден ему
сообщить.
Видимо, мне все же сопутствовала некоторая удача, ибо
оказалось, что инквизитор приглашен на великосветский прием, устроенный в замке
старой графиней. Туда же стеклась вся местная знать, поэтому нынешним вечером
он сюда носа не покажет.
Пастор был явно удручен тем, что его не пригласили в замок.
Чувствовалось также, что его гложет обида: все бразды правления забрали судья,
палач и прочая церковная шушера, в обилии слетающаяся на такого рода судилища.
Пока священник вел меня через свои тускло освещенные,
пропитанные пылью покои, я думал о том, как ему, да и всем остальным обитателям
этого городишки повезло: ведь стоило графине, дрогнув под пытками, назвать хоть
какие-то имена, и, возможно, добрая половина жителей оказались бы сейчас в
тюрьме. Однако она предпочла умереть одна. Такой силы я не мог себе вообразить.
Ты знаешь, Стефан, подобные люди находились всегда, хотя к
тем, кто не выдерживал истязаний, мы не испытываем ничего, кроме сострадания.
– Побудьте со мной немного, и я расскажу вам все, что
мне известно о ней, – предложил священник.
Питая весьма слабую надежду на то, что горожане могли ошибаться,
я немедленно задал старику наиболее важные вопросы. Подавалась ли апелляция
местному епископу? Да, но он нашел графиню виновной. А в Парижский парламент?
Там отказались разбирать ее дело.
– Вы видели эти документы собственными глазами? Он
мрачно кивнул, потом достал из ящика в шкафу и подал мне тот мерзкий памфлет, о
котором я недавно слышал, – с отвратительным изображением Сюзанны Мэйфейр,
погибающей в языках пламени. Я резко отодвинул это чтиво подальше от себя.
– Неужели графиня действительно столь ужасная
ведьма? – спросил я.
– Это было давно известно, – шепотом ответил
священник, выгнув дугой брови. – Просто ни у кого не хватало смелости
открыть правду. Однако умирающий граф, дабы очистить свою совесть, в конце
концов сказал об этом, а старая графиня, прочитав написанную инквизитором
«Демонологию», обнаружила там точное описание всех тех странностей, которые она
и ее внуки давно уже наблюдали.
Священник глубоко вздохнул и, понизив голос до шепота,
продолжил:
– Расскажу вам еще одну ужасную тайну. У графа была
любовница, одна знатная и влиятельная особа, имя которой нельзя упоминать в
связи с этим процессом. Но из ее собственных уст мы слышали, что граф боялся
своей жены и в ее присутствии прилагал неимоверные усилия, стараясь не думать о
любовнице, ибо графиня могла читать мысли.
– Такому совету могли бы последовать многие женатые
мужчины, – раздраженно возразил я. – Но что это доказывает? Ничего.
– Как же вы не понимаете? Ведь именно по этой причине
графиня и отравила мужа. Она была уверена, что останется безнаказанной, ибо все
сочтут его смерть следствием падения с лошади.
Я ничего не сказал в ответ.
– Но все догадываются, кто эта особа, – лукаво
продолжал священник. – Завтра, когда соберется толпа, следите, куда
обратятся все взоры, и вы увидите на зрительских скамьях возле тюрьмы графиню
Шамийяр из Каркасона. Однако прошу учесть: я вам не говорил, что это именно
она.
Я опять промолчал, все глубже погружаясь в состояние
безысходности.
– Вы не можете себе представить, какую власть имеет
дьявол над этой ведьмой, – продолжал старик.
– Умоляю вас, расскажите, – попросил я.
