В 1891 году, спустя неделю после смерти Маргариты, Джулиен
перевез ее личное имущество из Ривербенда в особняк на Первой улице. Наняв две
повозки, чтобы доставить багаж, он погрузил туда многочисленные склянки и
сосуды, хорошо упакованные в корзины, несколько сундуков с письмами и другими
бумагами, около двадцати пяти коробок с книгами, а также еще несколько сундуков
с персональными вещами.
Нам известно, что склянки и сосуды исчезли на третьем этаже
на Первой улице, и мы больше о них не слышали ни от одного свидетеля, жившего в
то время.
Тогда же Джулиен устроил себе спальню на третьем этаже, где
и умер, как рассказывал Ричард Ллуэллин.
Много книг из собрания Маргариты, включая маловразумительные
труды на немецком и французском по черной магии, нашли свое место на полках
библиотеки, расположенной на первом этаже.
Мэри-Бет заняла хозяйскую спальню в северном крыле, над
библиотекой, и с тех пор в этой комнате всегда селилась главная наследница
состояния. Маленькой Белл, слишком юной в то время, чтобы проявить признаки
слабоумия, отвели спальню напротив, но она в первые годы часто спала вместе с
матерью.
Мэри-Бет начала носить изумруд Мэйфейров. Можно сказать, что
именно в этот период она осознала себя взрослой, осознала себя хозяйкой дома.
Во всяком случае, новоорлеанское общество больше стало с ней считаться, и в это
же время появляются первые документы делового характера, на которых стоит ее
подпись.
Она часто фотографируется с изумрудом на груди, и многие
обсуждают этот камень, отзываясь о нем с восхищением. На многих фотографиях она
одета в мужской костюм. Десятки свидетелей вслед за Ричардом Ллуэллином
подтверждают пристрастие Мэри-Бет к переодеванию и тот факт, что для нее было
обычным делом, переодевшись мужчиной, отправиться куда-то развлекаться вместе с
Джулиеном. До замужества Мэри-Бет являлась в таком виде не только в бордели
Французского квартала, но и на все общественные мероприятия, и даже посещала
балы в красивом мужском фраке.
Хотя подобное поведение шокировало общество, Мэйфейры
продолжали с помощью личного обаяния и денег прокладывать себе дорогу в высшие
слои. Они щедро одалживали любые суммы тем, кто нуждался в средствах во время
различных послевоенных депрессий. Они с размахом, почти нарочитым, занимались
благотворительностью, а имение Ривербенд, которым управлял Клэй Мэйфейр,
продолжало из года в год приносить огромные доходы, благодаря обильным урожаям
сахарного тростника.
В эти годы Мэри-Бет, видимо, почти не вызывала неприязни у
других. Даже клеветники никогда не отзывались о ней как о злобной или жестокой
женщине, хотя в ее адрес часто раздавалась критика, что она холодная, деловая,
равнодушная к людским чувствам и манеры у нее мужские.
Несмотря на ее рост и физическую силу, она тем не менее не
выглядела мужеподобной. Множество людей называют ее роскошной, а некоторые
считают красавицей. Такой она и выступает на всех своих фотографиях:
соблазнительная фигура в мужском костюме, особенно в ранние годы. Агенты
Тала-маски не однажды отмечали, что если Стелла, Анта и Дейрдре Мэйфейр – ее
дочь, внучка и правнучка – были хрупкие «южные красавицы», Мэри-Бет очень
напоминала ослепительных «неправдоподобных» американских кинозвезд, которые
появились после ее смерти, особенно Аву Гарднер и Джоан Кроуфорд
[17]
. Кроме
того, Мэри-Бет обладала очень сильным сходством на фотографиях с Дженни
Черчилль, знаменитой американской матерью Уинстона Черчилля.
Волосы Мэри-Бет оставались черными как вороново крыло до
самой смерти, наступившей в пятьдесят четыре года. Мы не знаем точно, какой у
нее был рост, но можно предположить, что он достигал примерно пяти футов
одиннадцати дюймов. Она никогда не была тяжеловесной, просто ширококостной и
очень сильной. Шаги делала широкие. Болезнь, убившую Мэри-Бет, нашли только за
полгода до смерти. Она оставалась привлекательной до последних недель, когда
удалилась в свою комнату и больше ее не покидала.
Можно, однако, не сомневаться, что Мэри-Бет не придавала
особого значения своей красоте. Хотя она всегда была хорошо ухожена, а иногда
выглядела просто ошеломительно в бальном платье и мехах, ее ни разу никто не
называл соблазнительной. Те, кто утверждал, что она «неженственная», делали
упор на ее прямолинейность и резкость, а также кажущееся безразличие к своим
неплохим природным данным.
Стоит отметить, что почти все эти качества –
прямолинейность, деловой подход ко всему и всем, честность и холодность – позже
стали ассоциироваться с ее дочерью Карлоттой Мэйфейр, которая не является и
никогда не являлась наследницей легата.
Те, кто любил Мэри-Бет и успешно осуществлял с ней дела,
хвалебно отзывались о ней как о «честной даме», щедром человеке, не способном
мелочиться. Те, кому не удавалось добиться с ней успеха в делах, называли ее
бесчувственной и бесчеловечной. Точно так обстояло дело и с Карлоттой Мэйфейр.
Мы еще подробно остановимся на деловых интересах Мэри-Бет и
ее страсти к удовольствиям. Сейчас будет достаточно сказать, что поначалу она
задавала тон всему происходящему на Первой улице не в меньшей степени, чем
Джулиен. Она полностью брала на себя организацию многих званых вечеров, и она
же уговорила Джулиена совершить последнюю поездку в Европу в 1896 году, когда
они с ним объездили все столицы от Мадрида до Лондона.
Мэри-Бет с детства разделяла любовь Джулиена к лошадям и
часто отправлялась на конные прогулки вместе с ним. Они также любили театр и
посещали любые спектакли – от великолепных шекспировских постановок до
пустяковых пьесок в местных театрах. И оба были страстными любителями оперы.
Позже Мэри-Бет почти во всех комнатах расставила патефоны и без конца слушала
оперные пластинки.
Мэри-Бет нравилось жить под одной крышей с большим
количеством людей. Ее интерес к семье не ограничивался вечеринками и торжествами.
Напротив, всю жизнь двери ее дома были открыты для приезжих родственников.
По некоторым отдельным рассказам о ее гостеприимстве можно
сделать предположение, что ей нравилось обладать властью над людьми, нравилось
быть центром внимания. Но даже в тех историях, где подобные мнения выражены
совершенно буквально, Мэри-Бет предстает как человек, больше заинтересованный в
других, чем в себе. Полное отсутствие самолюбования или тщеславия в этой
женщине продолжает изумлять тех, кто впервые знакомится с данными материалами.
Судя по тому, как складывались ее семейные взаимоотношения, она скорее была
человеком щедрым, нежели стремящимся к власти.
