(Эти утверждения интересны, если вспомнить рассказ Ричарда
Ллуэллина. Когда он описывал приход к нему во сне Джулиена, тот сказал: «Ничто
не предопределено». Отметим также, что за двести лет до этого Лэшер, согласно
утверждению Петира ван Абеля, изрек таинственное предсказание, которое не
давало Петиру покоя. Если бы только у нас были более точные изречения по этому
и другим вопросам, произнесенные представителями семейства Мэйфейр! Но, увы,
таких данных у нас нет, и мы еще более остро сознаем этот пробел, когда
сравниваем две цитаты, так похожие друг на друга.)
Что касается отношения семьи к Мэри-Бет, то многие ее
родственники – судя по рассказам их разговорчивых друзей – сознавали некую
странность, отличавшую как Мэри-Бет, так и Джулиена. Целесообразность обращения
к ним в затруднительных случаях представляла собой вечный вопрос для каждого
поколения. Такое обращение влекло за собой преимущества, но и налагало
определенную ответственность.
Например, одна незамужняя родственница по линии Лестана
Мэйфейра, забеременев, обратилась к Мэри-Бет за помощью и, хотя и получила
крупную сумму на ребенка, позже утвердилась в мысли, что Мэри-Бет навлекла
смерть на безответственного папашу.
Другой Мэйфейр, любимец Мэри-Бет, осужденный за нападение и
побои после пьяного разгула в одном из ночных клубов Французского квартала, по
слухам, больше боялся неодобрения и кары Мэри-Бет, чем любого судейского
приговора. Его смертельно ранили при попытке бежать из тюрьмы. И Мэри-Бет
запретила хоронить его на Лафайеттском кладбище.
Еще одна несчастная девушка – Луиза Мэйфейр – дала жизнь в
особняке на Первой улице незаконнорожденной Нэнси Мэйфейр (которую Мэри-Бет
удочерила и воспитывала в семье как ребенка Стеллы), а спустя два дня после
родов умерла, и тут же все заговорили, что Мэри-Бет, недовольная поведением девушки,
оставила ее умирать в одиночестве и без врачебной помощи.
Но истории об оккультных способностях Мэри-Бет или
злодеяниях по отношению к семье немногочисленны. Даже если учесть
обособленность Мэйфейров и нежелание большинства из них судачить по любому
поводу, если дело касалось семьи, все равно у нас очень мало доказательств, что
Мэри-Бет поступала со своими родственниками как ведьма, а не только как магнат.
Если ей все-таки приходилось использовать свои силы, то делала она это почти
всегда с неохотой. И у нас есть не одно свидетельство того, что многие Мэйфейры
не верили в «суеверные глупости», которые повторяли слуги, соседи, а иногда
даже члены семейства. Они называли историю о кошельке с золотыми монетами
смехотворной и обвиняли суеверных слуг в сочинительстве сказок, которые считали
пережитками со времен рабства; соседи и прихожане местной церкви, по их мнению,
слишком много сплетничали.
Мы не можем еще раз не подчеркнуть, что подавляющее
большинство рассказов о всемогуществе Мэри-Бет действительно получено от слуг.
Учитывая все вышесказанное, можно сделать вывод, что
родственники любили и уважали Мэри-Бет, что она не диктовала людям, какие им
принимать решения, не руководила их жизнями, разве что требовала, чтобы они
проявляли хоть какую-то лояльность к семье; Мэри-Бет допустила несколько
серьезных ошибок, но, несмотря на это, она подбирала отличные кандидатуры из
своих родственников для деловых предприятий, а те, в свою очередь, испытывали к
ней доверие, восхищались ею и охотно занимались вместе бизнесом. Она не
афишировала свои диковинные таланты, не демонстрировала их перед своими
деловыми партнерами и, скорее всего, также хранила в тайне от всех свои
оккультные способности. Ей нравилось жить в окружении родственников, как живут
обыкновенные люди.
Также следует отметить, что маленькие дети в семье любили
Мэри-Бет. Она множество раз фотографировалась в окружении Стеллы, Лайонела,
Белл, Дорогуши Милли, Нэнси и десятка других ребятишек. В течение многих лет
каждое воскресенье южная лужайка возле особняка на Первой улице заполнялась
детьми: шумная ватага играла в мяч и пятнашки, пока взрослые в доме дремали
после обеда.
Третьей великой страстью, или одержимостью, Мэри-Бет,
насколько мы можем судить, была ее жажда к удовольствиям. Как мы уже видели,
они с Джулиеном любили танцы, вечеринки, театр и так далее. Кроме того, у нее
было много любовников.
Хотя представители семейства хранят полное молчание на этот
счет, у нас достаточно такого рода сведений, полученных от слуг и даже часто из
вторых и третьих рук, через друзей семейной прислуги. Соседи тоже судачили о
«смазливых мальчиках», вечно болтавшихся возле дома, якобы нанятых на работу,
для которой они часто были совершенно не приспособлены.
История Ричарда Ллуэллина об автомобиле «Штутц-Бэркат»,
подаренном молодому ирландскому кучеру, подтвердилась благодаря простой
проверке регистрационных записей. Другие ценные подарки – например, банковские
счета на огромные суммы – также свидетельствуют, что все эти симпатичные юноши
были любовниками Мэри-Бет. Иначе нет другого объяснения, зачем бы ей
понадобилось дарить пять тысяч долларов на Рождество молодому кучеру, на самом
деле не умевшему управлять лошадьми, или плотнику, который без посторонней
помощи и гвоздя забить не мог.
Интересно отметить, что, когда все данные о Мэри-Бет были
собраны, у нас оказалось больше историй о ее чувственных аппетитах, нежели о
какой-то другой стороне ее жизни. Другими словами, рассказы о ее любовниках,
пристрастии к вину, гурманстве и увлечении танцами численно превосходят (семнадцать
к одному) рассказы о ее оккультных силах и способностях делать деньги.
И когда все эти многочисленные описания пристрастий Мэри-Бет
к вину, еде, музыке, танцам и сексуальным партнерам собраны воедино, то
невольно убеждаешься, что она вела себя больше как мужчина того периода, нежели
как женщина, совсем по-мужски предавалась удовольствиям, ничуть не заботясь о
приличиях или респектабельности. В общем, в ее поведении нет ничего чересчур
необычного, если рассмотреть его в этом свете. Но люди в то время, разумеется,
относились к подобным вещам по-иному и находили в ее любви к удовольствиям
необъяснимые и чуть ли не зловещие мотивы. Она лишь усиливала тот ореол
таинственности, который ее окружал, беспечным отношением ко всем своим
поступкам и явным пренебрежением к мнению других людей. Близкие родственники не
раз умоляли ее «вести себя как подобает» (так, во всяком случае, говорили
слуги), но Мэри-Бет только небрежно пожимала плечами.
Что касается ее переодевания в мужской костюм, она так часто
и так ловко это делала, что окружающие, видимо, привыкли. В последние годы
жизни она часто покидала дом в твидовом костюме, с тросточкой и часами
прогуливалась по Садовому кварталу. При этом она даже не удосуживалась
подколоть волосы или спрятать их под шляпой, просто скручивала их в узел, и
люди воспринимали ее внешний вид как нечто само собой разумеющееся. Когда она
вышагивала по улице своим широким шагом, слегка наклонив голову и вяло кивая в
ответ на приветствия, слуги и соседи во всем квартале называли ее мисс Мэри-Бет.
