Потомки Кортланда называют то европейское турне пьяным
кутежом от начала до конца. Стелла и Лайонел неделями просаживали деньги в
Монте-Карло, меняли роскошные отели по всей Европе, обошли все музеи и древние
развалины, не забывая прихватывать с собой бутылки виски в бумажных мешочках. И
по сей день внуки Кортланда вспоминают его письма домой, полные смешных
описаний их похождений. Во время путешествий Кортланд не забывал Аманду и
сыновей и буквально осыпал их подарками.
Семейная история рассказывает об одной трагедии, происшедшей
за границей. С няней, заботившейся о малышке Анте, случилось что-то вроде удара
в Риме. Она упала, скатившись со ступенек Испанской лестницы, и через несколько
часов после падения умерла в больнице.
Только недавно наши исследователи сумели пролить хоть
какой-то свет на это происшествие, обнаружив простую запись (на итальянском) в
архивах римской больницы Святого семейства.
Полное имя этой женщины – Берта Мария Бекер. Мы раскопали,
что она была наполовину ирландка, наполовину немка, родилась в 1905 году в
Новом Орлеане, в районе Ирландского канала. В больницу ее приняли с серьезными
ранами на голове, примерно через два часа она впала в кому и умерла, так и не
придя в сознание.
Но до этого она успела многое рассказать доктору,
говорившему по-английски, которого позвали к ней на помощь, а также английскому
священнику, который прибыл позже.
Она рассказала врачам, что Стелла, Лайонел и Кортланд –
«ведьмы», причем «злые», что они ее заколдовали и что с ними путешествует
«призрак», темноволосый зловещий мужчина, который появляется у колыбельки Анты
в любое время дня и ночи. По ее словам, младенец умел призывать к себе это
существо, и, когда оно оказывалось рядом, девочка восторженно смеялась;
«призрак» не хотел, чтобы Берта его видела, поэтому и навлек на нее смерть,
столкнув в толпе с Испанской лестницы.
Врач и священник пришли к выводу, что Берта, малограмотная
служанка, сошла с ума. Архивная запись заканчивается комментарием врача, что
хозяева девушки, очень воспитанные, обеспеченные люди, не жалевшие средств на
ее лечение, тяжело переживали ухудшение в ее состоянии и позаботились о том,
чтобы тело умершей отправили на родину.
Насколько нам известно, никто в Новом Орлеане об этой
истории не слышал. В то время из ближайших родственников девушки была жива
только мать, и она, видимо, ничего не заподозрила, когда узнала, что дочь
умерла от падения. Мать Берты получила от Стеллы огромную денежную компенсацию
за потерю дочери, а потомки семьи Бекер вспоминали это происшествие вплоть до
1955 года.
Нас в этой истории интересует то, что темноволосый мужчина –
это явно Лэшер. И если не считать рассказа о таинственном незнакомце в экипаже
Мэри-Бет, других упоминаний о нем в двадцатом веке у нас нет.
Самое примечательное в рассказе няни то, что младенец мог
вызывать мужчину. Невольно напрашивается вопрос, контролировала ли ситуацию
Стелла? И как бы ко всему этому отнеслась Мэри-Бет? И снова у нас нет ответа.
Бедная Берта Мария Бекер в одиночку столкнулась с этой проблемой – во всяком
случае, так вытекает из записи.
Несмотря на происшедшую трагедию, компания не вернулась
домой. Кортланд написал жене и сыновьям «печальное письмо» обо всем случившемся
и прибавил, что они наняли «чудесную итальянку», которая заботится об Анте
лучше, чем это когда-либо удавалось бедняжке Берте.
Итальянка по имени Мария Магдалина Габриелли, которой в ту
пору было за тридцать, приехала вместе с семьей в Америку и служила няней при
Анте, пока девочке не исполнилось девять лет.
Видела ли она когда-нибудь Лэшера – мы не знаем. Она жила в
особняке на Первой улице до самой смерти и, насколько нам известно, никогда ни
с кем не общалась, помимо членов семьи. Семейное предание гласит, что она была
высокообразованной женщиной, умела читать и писать не только по-итальянски, но
и по-английски и по-французски и что у нее было «скандальное прошлое».
Кортланд наконец отделился от компании в 1923 году, когда трио
появилось в Нью-Йорке. Стелла и Лайонел вместе с Антой и ее няней поселились в
Гринвич-Виллидж, где Стелла познакомилась с множеством интеллектуалов и
художников и даже сама нарисовала несколько картин, которые потом всегда
называла «совершенно гнусными», кое-что написала – «отвратительную муть» – и
изваяла несколько скульптур – «полное безобразие». Наконец она успокоилась и
просто наслаждалась компанией воистину творческих личностей.
Все нью-йоркские источники утверждают, что Стелла была очень
щедрой, платила огромные «пособия» различным художникам и поэтам. Одному другу,
сидевшему без гроша, она купила пишущую машинку, другому – мольберт, третьему,
старичку-поэту, даже подарила машину.
В этот период Лайонел возобновил занятия, принялся изучать
конституционные законы с помощью одного из нью-йоркских Мэйфейров (потомка Клэя
Мэйфейра, который пошел работать в нью-йоркскую фирму к потомкам Лестана
Мэйфейра). Кроме того, Лайонел проводил много времени в музеях Нью-Йорка и
часто таскал Стеллу то в оперу, которая начинала ей надоедать, то в филармонию,
которая нравилась ей чуть больше, то на балет, который она по-настоящему
любила.
Семейная молва среди нью-йоркских Мэйфейров (мы узнали о ней
только теперь, так как в то время никто из семьи не стал бы с нами разговаривать)
рисовала Лайонела и Стеллу как бесшабашных и очаровательных людей неистощимой
энергии, которые развлекались напропалую и часто будили своих родственников на
заре стуком в дверь.
На двух снимках, сделанных в Нью-Йорке, Стелла и Лайонел
предстают перед нами как счастливый, улыбающийся дуэт. Лайонел всю жизнь был
стройным мужчиной, унаследовавшим, как мы уже писали, удивительно зеленые глаза
судьи Макинтайра и светлые волосы. Со Стеллой у него не было никакого сходства,
и знакомые не раз отмечали, что те, кто впервые оказывался в их доме,
поражались, узнав, что Лайонел и Стелла брат и сестра, чего никак нельзя было
заподозрить, глядя на них.
Нам ничего не известно о том, был ли у Стеллы любовник. И
вообще, имя Стеллы никогда не упоминалось в связи с кем-то еще, кроме Лайонела,
хотя молва приписывала Стелле отсутствие какого-либо постоянства в отношении
молодых людей, пользовавшихся ее благосклонностью. Нам известно о двух молодых
художниках, страстно полюбивших Стеллу, но она «отказалась связывать себя».
Наши сведения о Лайонеле снова и снова подтверждают, что это
был тихий и несколько замкнутый человек. Видимо, ему доставляло удовольствие
наблюдать, как Стелла танцует, смеется и общается с друзьями. Он и сам любил
танцевать, не упуская случая продемонстрировать свое мастерство, но тем не
менее определенно держался в тени Стеллы. Такое впечатление, что он черпал
жизненные силы от сестры и, если ее не было рядом, напоминал «воздушный шарик,
из которого выпустили воздух», становясь почти незаметным.
