Дэниела Макинтайра нигде не было видно. Согласно семейной
истории, еще до приезда родственников он «упал в обморок» и теперь отлеживался
в комнате Карлотты, располагавшейся во флигеле над конюшнями.
В час ночи дождь и ветер еще продолжали бушевать, но многие
Мэйфейры с приличествующим случаю торжественно-траурным выражением на лицах еще
толпились на галереях, а некоторые даже стояли под зонтиками на дорожке,
ведущей к входу. Некоторые друзья семьи вынуждены были удовольствоваться лишь
тем, что, подняв воротники и прикрыв головы газетами, постояли под сенью
вековых дубов возле дома. А кое-кто так и остался сидеть в машинах,
припаркованных в два ряда вдоль Честнат-стрит и Первой улицы.
По признанию лечащего врача, доктора Линдона Харта, примерно
в тридцать пять минут второго он неожиданно испытал приступ головокружения, а в
комнате в тот момент происходило «нечто странное».
Вот что он рассказал Ирвину Дандричу в 1929 году:
– Я понимал, что она уже почти мертва, и перестал
щупать ей пульс. Мне казалось таким унизительным снова и снова подниматься в ее
комнату только лишь затем, чтобы в который уже раз сообщить собравшимся, что
Мэри-Бет еще не умерла. Как только родственники видели, что я направляюсь к ее
постели, по дому пробегал взволнованный шепоток.
Вот почему я в конце концов отказался от этих походов и
примерно около часа не двинулся с места – только наблюдал и ждал. Возле одра
умирающей оставались только самые близкие, за исключением Кортланда и его сына
Пирса. Она лежала, повернувшись лицом к Карлотте и Стелле, глаза были
полуприкрыты. Карлотта держала мать за руку. Дышала Мэри-Бет тяжело,
прерывисто. В последний раз я рискнул ввести ей очень большую дозу морфия.
И тут все это произошло. Возможно, я неожиданно уснул и
дальнейшее мне лишь привиделось, однако в тот момент происходящее казалось
вполне реальным. Рядом с кроватью возникли какие-то люди: немолодая женщина,
которую я знал и в то же время понятия не имел, кто она, склонилась над
Мэри-Бет; неподалеку стоял высокий пожилой джентльмен, чья внешность показалась
мне смутно знакомой. Поверьте, эти люди действительно были там, и каждый из них
обладал собственной индивидуальностью.
А потом молодой человек, очень бледный, в строгом,
элегантном, но старомодном костюме, поцеловал Мэри-Бет в губы и закрыл ей
глаза.
Я резко вскочил на ноги. Родственники в холле плакали,
кто-то рыдал в голос, кто-то тихо всхлипывал. Кортланд тоже не мог сдержать
слезы. А дождь за окном припустил с новой силой, и удары грома буквально
оглушали. В свете ярко вспыхнувшей молнии я увидел лицо Стеллы – она смотрела
прямо на меня и казалась такой несчастной, такой потерянной. Карлотта плакала.
У меня не осталось никаких сомнений в том, что моя пациентка мертва.
Обернувшись, я увидел, что глаза ее плотно закрыты.
Как объяснить случившееся, я до сих пор не знаю. Осмотрев
Мэри-Бет, я подтвердил факт ее смерти всем присутствующим. Но они уже знали это
и без моих слов. Все знали. Изо всех сил стараясь скрыть свое недоумение и
смущение, я огляделся и только тут заметил маленькую Анту – она стояла в
уголке, чуть позади матери, а рядом находился тот самый молодой человек. Не
успел я и глазом моргнуть, как он исчез, причем столь неожиданно и внезапно,
что я засомневался, действительно ли его видел.
Тем не менее он там был, и вот на чем основывается моя
уверенность: кроме меня, его видел еще один человек – Пирс Мэйфейр, сын
Кортланда. Сразу после исчезновения таинственного незнакомца я повернулся к
Пирсу и обратил внимание, что его глаза устремлены в одну точку – именно туда,
где только что стоял странный молодой человек, а теперь осталась в одиночестве
маленькая Анта. Пирс перевел взгляд на меня и поспешил сделать вид, что ничего
необычного не произошло. Однако я точно знал, что он видел этого посетителя.
Исчезли и немолодая женщина, и высокий пожилой джентльмен. А
знаете, кем, по моему мнению, он был? Это был Джулиен Мэйфейр, вот кто! Мне не
довелось с ним когда-либо встречаться, но на стене холла, прямо напротив двери
в библиотеку, висел его портрет.
Откровенно говоря, присутствовавшие в комнате покойницы уже
перестали обращать на меня внимание. У них появились иные заботы. Горничные
готовили Мэри-Бет к последнему прощанию, умывали и причесывали ее; кто-то
зажигал свечи… А ливень за стенами особняка не утихал, и потоки воды струились
по оконным стеклам…
Следующий момент, оставшийся у меня в памяти, это длинная
очередь родственников на ступенях лестницы – мне стоило большого труда
пробиться сквозь них, чтобы спуститься вниз и встретиться в библиотеке с отцом
Маккензи. Пока я заполнял бланк свидетельства о смерти, отец Маккензи сидел на
кожаной кушетке и пытался успокоить маленькую Белл, рассказывая ей обычные в
таких случаях сказки о том, что мамочка отправилась на небеса, где когда-нибудь
встретится с ней и Белл. Но бедняжка никак не желала согласиться с такой
несправедливостью и без конца повторяла, что хочет встретиться с мамочкой прямо
сейчас, а не на небесах. Ну как объяснить такому созданию, что есть смерть?
Вот тогда-то, выходя из библиотеки, я увидел на стене холла
портрет Джулиена Мэйфейра и вдруг осознал, что именно он стоял возле смертного
одра Мэри-Бет. Я был настолько потрясен своим открытием, что не сдержался и
воскликнул:
«Да это же тот самый человек!»
И неожиданно услышал в ответ:
«Нет, это не тот самый человек – это Джулиен».
Эти слова произнес прежде не замеченный мной мужчина,
куривший в холле. По-видимому, услышав вырвавшийся у меня возглас, он проследил
за моим взглядом и понял, что я смотрю на портрет.
Естественно, я не стал спорить, ибо он, конечно же, не мог
знать, о чем я в тот момент думал. Я же, в свою очередь, не понял, что имел в
виду он, а потому просто промолчал. Даже не знаю, кто это был. Один из
Мэйфейров – несомненно, но одному Богу известно, кто именно.
Прошло достаточно много времени, прежде чем я рассказал о
случившемся Кортланду. Он не казался ни удивленным, ни встревоженным. Внимательно
выслушав меня, Кортланд сказал лишь, что благодарен за информацию, однако сам
он никого и ничего особенного тогда в комнате не видел.
Мне бы хотелось, чтобы эта история осталась между нами, и
потому прошу вас: никому ни слова. Появление призраков – обычное дело в Новом
Орлеане, но доктора, которые их видят… едва ли. К тому же, насколько я понимаю,
Кортланд отнюдь не поблагодарит меня за разглашение семейных тайн. Надо ли
говорить, что с Пирсом я никогда не обсуждал странное происшествие. Что же касается
Стеллы… полагаю, ее совершенно не заботят такого рода события. Хотелось бы мне
знать, что ее вообще заботит в этой жизни…
