Описанные видения, безусловно, связаны с очередным
появлением Лэшера, однако мы не можем оставить без внимания одну существенную
деталь, упомянутую в эмоциональном и подробном рассказе доктора: разговор возле
двери в библиотеку. Что же имел в виду неизвестный представитель семейства
Мэйфейр, говоря: «Нет, это не тот самый человек – это Джулиен»? Неужели он
ошибочно подумал, будто восклицание доктора связано с Лэшером, и слова
сорвались у него с языка, прежде чем он осознал, что рядом стоит посторонний? А
если так, значит ли это, что все Мэйфейры знали о существовании «того человека»
и обсуждали его в кругу семьи? Вполне возможно.
Обряд погребения Мэри-Бет отличался не меньшей пышностью и
торжественностью, чем двадцать шесть лет назад ее свадьба. Полной информацией о
нем мы обязаны владельцу похоронной конторы Дэвиду О'Брайену, который через год
после тех похорон отошел от дел, передав контору в руки своего племянника Рэда
Лонигана. Члены семьи последнего позднее рассказали нам немало интересного.
Мы располагаем также записями воспоминаний членов семьи и
рассказов прихожанок местной церкви, которые присутствовали на похоронах и после
без зазрения совести перемывали косточки Мэйфейрам.
Все в один голос утверждают, что Дэниел Макинтайр не смог до
конца вынести столь тяжкое испытание и еще во время траурной мессы Карлотта
проводила его домой, а после вновь присоединилась к процессии, как раз в тот
момент покидавшей церковь.
Перед самым погребением на Лафайеттском кладбище было
произнесено несколько приличествующих случаю кратких речей. Пирс Мэйфейр
вспоминал о Мэри-Бет как о великолепной наставнице, Кортланд говорил о ее
великой любви к семье, о щедрости и великодушии по отношению ко всем без
исключения окружающим. Баркли Мэйфейр сказал, что Мэри-Бет незаменима и все,
кто знал и любил эту замечательную женщину, никогда ее не забудут. Лайонел по
мере сил старался утешить окаменевшую от потрясения Белл и непрестанно плачущую
Дорогушу Милли.
Малышки Анты на погребении не было, не взяли на церемонию и
крошку Нэнси (мы уже упоминали, что ее приняли в семью Мэйфейров и Мэри-Бет
представляла ее всем как дочь Стеллы).
Стелла выглядела подавленной, однако не до такой степени
убитой горем, чтобы упустить возможность шокировать своим поведением
многочисленных родственников, друзей семьи, а вместе с ними и владельца
похоронной конторы: пока произносились прощальные речи, она, удобно усевшись на
соседней могильной плите и болтая ногами, потягивала из бутылки ликер. Более
того, когда Баркли уже заканчивал говорить, она прервала его, громко заявив:
– Слушай, Баркли, прекрати нести ерунду. Она терпеть не
могла всю эту чушь. И если ты немедленно не замолчишь, она поднимется из могилы
и сама заткнет тебе рот.
Владелец похоронной конторы позднее вспоминал, что реплика
Стеллы у многих вызвала смех, хотя кое-кто все же изо всех сил старался
сдержаться. Смеялся и Баркли, а Кортланд и Пирс только улыбнулись. Если уж на
то пошло, реакция на слова Стеллы четко поделила членов семьи на два лагеря,
причем строго по этническому признаку: французская родня сочла их
оскорбительными, в то время как у ирландской части клана они вызвали лишь
приступ веселья.
В конце концов Баркли всхлипнул, поцеловал гроб и со
словами: «Прощай, моя любимая!» – рыдая, упал на руки стоявших сзади Кортланда
и Гарланда.
Стелла соскочила с могильной плиты, приблизилась к гробу и
тоже поцеловала его.
– Продолжайте, святой отец, – сказала она, повернувшись
к священнику.
При последних словах погребальной молитвы Стелла выдернула
из похоронного венка розу, обломила покороче стебель и воткнула цветок себе в
волосы.
После церемонии ближайшие родственники вернулись в особняк
на Первой улице, и, к ужасу и недоумению соседей, оттуда до самого утра
доносились звуки фортепьяно и громкое пение.
Когда умер судья Макинтайр, похороны были намного скромнее,
однако весьма печальными. Мэйфейры его очень любили и не сдерживали слез.
Прежде чем продолжить повествование, хотелось бы напомнить,
что, насколько нам известно, Мэри-Бет была последней по-настоящему
могущественной ведьмой в этой семье. Остается только предполагать, что могла
совершить обладавшая такой силой женщина, если бы не ее преданность семье,
удивительное здравомыслие и полное отсутствие в характере малейших признаков
зависти и тщеславия. Как бы то ни было, все, что она делала, было направлено
исключительно во благо семьи. Даже ее любовь к развлечениям выражалась в
организации вечеринок, на которые приглашались все члены клана Мэйфейров и
которые помогали родственникам лучше узнать друг друга и укрепить семейные
связи в столь непростые времена социальных перемен.
Что до Стеллы, то любовь к родственникам не входила в число
ее добродетелей; ее интересовали только развлечения и собственное положение в
обществе, точнее говоря, Стелла всегда мечтала о славе, пусть даже и дурной.
Однако справедливости ради следует отметить, что амбициозной Стелла никогда не
была – ив этом, возможно, состоит ключ к пониманию ее противоречивой натуры. На
самом деле у нее едва ли вообще была в жизни какая-то серьезная цель.
«Живи и радуйся!» – вот каким был девиз Стеллы.
С этого момента и вплоть до 1929 года главными действующими
лицами семейной истории были Стелла и ее дочь Анта – бледное маленькое создание
с нежным голоском.
Продолжение истории жизни Стеллы
Семейное предание, равно как и сплетни соседей сходятся в
одном: после смерти родителей Стелла точно с цепи сорвалась.
В то время как Кортланд и Карлотта спорили по поводу
семейного наследия и того, как именно следует им распоряжаться, она закатывала
в доме на Первой улице умопомрачительные вечеринки для своих друзей, и даже те
несколько семейных праздников, которые она удосужилась организовать, не вызвали
у приглашенных ничего, кроме шока, ибо добытые из-под полы пиво и бурбон лились
на них рекой, а танцы под диксиленд продолжались до самого утра. Большинство
родственников спешили покинуть шумное сборище, а некоторые с тех пор навсегда
забыли дорогу на Первую улицу.
Да и сама Стелла приглашала далеко не всех членов семейного
клана. За три года – с 1926-го по 1929-й – она постепенно, но упорно и
последовательно разрушала то, что с такой любовью создавала ее мать: семейную
империю. Вернее, наверное, будет сказать, что она просто не заботилась о ее
сохранении, и в результате обширные родственные связи угасали и в конце концов
рвались. Многие члены семейства перестали встречаться и утратили всякие
контакты между собой, а их дети и внуки вообще мало что знали о доме на Первой
улице. Именно они-то и стали впоследствии источником большинства домыслов,
слухов и легенд.
