Кое-кто, правда, несмотря на отлучение от семьи, не терял с
нею постоянной связи. В первую очередь это относится к потомкам Джулиена.
Причина проста: все они по условиям наследования оставались финансово
зависимыми от Карлотты, и у той не было иного выхода, кроме как оказывать им
постоянную поддержку.
«Это начало конца», – заявляли одни члены семейного
клана.
«Стелла просто не желает забивать себе голову чужими проблемами», –
вторили им другие.
«Мы слишком много знаем о ее похождениях, вот почему она
предпочитает порвать с нами», – утверждали третьи.
В то время Стелла вела весьма бурный образ жизни и
производила впечатление совершенно счастливого человека. Она практически не
уделяла внимания тому, что так ценила когда-то ее мать, – благосостоянию
семьи. Ее гораздо больше интересовало другое – общение с молодыми писателями и
художниками, которые толпами стекались в дом на Первой улице; некоторые
приезжали даже из Нью-Йорка. Ходили слухи, что она пыталась вернуть на
писательскую стезю Лайонела и даже выделила и велела отремонтировать для него
помещение в одном из отдельно стоящих флигелей. Никто, однако, не мог с
уверенностью утверждать, что Лайонел все же сумел создать хоть одно новое
произведение.
В доме на Первой улице собиралось великое множество
интеллектуалов, в основном тех, кто не боялся рисковать и эпатировать публику
своими взглядами, – именно такими посетителями в первую очередь славились
вечеринки Стеллы. Представители «старой гвардии», в кругу которых вращался
Джулиен, не относили их к числу желанных гостей. Так, во всяком случае,
утверждает Ирвин Дандрич. Впрочем, сомнительно, что Стелла вообще об этом
задумывалась.
1920-е годы стали, если можно так выразиться, периодом
возрождения популярности Французского квартала в Новом Орлеане. В разное время
там жили многие знаменитые писатели: Уильям Фолкнер, Шервуд Андерсон, Эдмунд
Уилсон…
Достоверных свидетельств о личном знакомстве Стеллы с
кем-либо из них у нас нет, однако в ее тесных связях с представителями богемы
Французского квартала сомневаться не приходится. Она была завсегдатаем
кафетериев и картинных галерей, часто приглашала к себе разного рода
музыкантов, а двери дома на Первой улице, как когда-то двери ее дома в
Нью-Йорке, всегда были широко распахнуты для всех без исключения поэтов и
художников, не имевших за душой ни пенни.
Прислуга пребывала в ужасе. Соседи устали от бесконечного
шума и скандалов. Однако справедливости ради следует сказать, что в отличие от
отца Стеллу отнюдь нельзя было обвинить в распутстве, никто и никогда не видел
ее пьяной. По мнению большинства ее знавших, причиной тому присущее ей от
природы чувство вкуса и незаурядный ум.
В те же годы Стелла вплотную занялась ремонтом дома и многое
в нем изменила. Она потратила целое состояние на алебастр, краску, новые ткани
для драпировки и изысканную мебель в стиле ар деко. По воспоминаниям Ричарда
Ллуэллина, в зале установили великое множество пальм в кадках и рояль фирмы
«Бёзендорф». А чуть позже, в 1927 году, в доме соорудили лифт. Кроме того, в
дальнем конце участка построили бассейн и раздевалки вдоль южной его стороны,
чтобы гостям, желающим переодеться и принять душ, не приходилось возвращаться в
дом.
Все это – новые друзья, вечеринки, переоборудование дома –
шокировало наиболее консервативно настроенных родственников, но тот факт, что
уже через год после смерти Мэри-Бет Стелла напрочь отказалась от общесемейных
собраний, восстановил против нее буквально всех.
После 1926 года все попытки Кортланда убедить Стеллу в
необходимости соблюдать давнюю традицию оказались тщетными. Сам он вместе со
своим сыном Пирсом время от времени бывал на пирушках и балах – впрочем,
называть их можно по-разному – в доме на Первой улице. Однако остальные члены семейного
клана не удостаивали их своим присутствием и упорно игнорировали посланные им
приглашения.
Сплетен и разговоров о бале, данном Стеллой в дни
празднования Марди-Гра в 1927 году, хватило жителям Нового Орлеана на полгода.
Приглашенные на этот бал принадлежали к самым разным слоям общества. Особняк на
Первой улице сиял огнями, контрабандное шампанское в изобилии подавалось всем
желающим, а на боковой террасе расположился джаз-оркестр. (Эта терраса
оставалась открытой еще многие годы – ее затянули сеткой, лишь когда заболела и
превратилась в беспомощного инвалида Дейрдре Мэйфейр.) Многие гости плавали в
бассейне нагишом, и к утру, как впоследствии говорили ошеломленные соседи, бал
превратился в настоящую оргию. Те родственники, которых исключили из списка
приглашенных, пришли в ярость и, по словам Ирвина Дандрича, потребовали у
Карлотты объяснений, хотя все было ясно и так: Стелла не желала видеть на своем
празднике мрачные физиономии Мэйфейров и слышать от них слова осуждения.
Прислуга в доме сбилась с ног, а впоследствии сплетничала,
что Карлотта Мэйфейр была буквально вне себя от царившего вокруг шума и
чрезмерной продолжительности пиршества, не говоря уже о том, что оно обошлось
весьма и весьма недешево. Незадолго до полуночи она вообще покинула дом, забрав
с собой крошку Анту и маленькую Нэнси (приемного ребенка), и вернулась лишь на
следующий день после ленча.
В ту ночь произошла первая публичная ссора между Карлоттой и
Стеллой, однако вскоре стало известно, что они помирились. Посредником между
сестрами выступил Лайонел, и Стелла пообещала больше времени проводить дома с
дочерью, сократить расходы на развлечения и вести себя по возможности тише.
Похоже, больше всего Карлотту волновали именно деньги – она считала, что
бассейн, доверху наполненный шампанским, слишком уж дорогое и «греховное»
удовольствие.
(Интересно отметить, что состояние Стеллы в то время
оценивалось в сотни миллионов долларов. Карлотта лично управляла вверенными ее
попечению четырьмя баснословно большими суммами, вложенными в различные фонды.
Возможно, именно это чрезмерное богатство и вызывало ее раздражение в первую
очередь. Таково, во всяком случае, мнение многих.)
Позднее в тот же год произошло несколько событий весьма
таинственного характера – они стали первыми в цепи подобных. Семейное предание
гласит, что Стелла собрала вместе кое-кого из членов семьи, пообещав им
«интересный вечер». Темой для обсуждения должны были послужить некоторые факты
семейной истории и уникальные «экстрасенсорные способности», присущие избранным
членам клана Мэйфейров. По одним свидетельствам, в доме на Первой улице
состоялся спиритический сеанс, по другим – дело не обошлось без магии и
колдовства.
(Слуги в особняке шептались между собой, пересказывая друг
другу слухи о том, что Стелла хорошо знакома с ритуалами вуду. Слухи эти имели
под собой основание: Стелла и сама говорила кое-кому из друзей, что знает все
колдовские обряды, что у нее много знакомых среди цветного населения квартала и
что эти знакомые обучили ее всему, что необходимо.)
