Стоит ли упоминать, что большинство из приглашенных Стеллой
родственников так и не поняли, с какой целью было устроено это сборище, не
говоря уже о том, что никто из них не принял всерьез ее болтовню о колдовстве.
Более того, они восприняли все это как насмешку и издевательство над собой.
Организованная Стеллой встреча имела и другие последствия:
все семейство было взбудоражено и неприятно удивлено тем, что Стелле вздумалось
вдруг копаться в генеалогии и выискивать родственников, которых вот уже много
лет никто не видел и не слышал, в то время как ей даже не пришло в голову
вспомнить о тех, кто хорошо знал и любил Мэри-Бет. Двери особняка на Первой
улице испокон веков были открыты для всех, однако теперь Стелла брала на себя
смелость выбирать и принимать решение, кого пускать в дом, а кого нет. Мало
того, она не удосуживалась хотя бы присутствовать на выпускных церемониях своих
молодых родственников и не утруждала себя поздравлениями и выбором подарков по
случаю Рождества или бракосочетания кого-то из них. «В общем, вела она себя
как… ну-у… как вы сами знаете кто».
Все в один голос утверждали, что Лайонел был полностью
согласен с остальными Мэйфейрами и тоже осуждал поведение Стеллы. Он считал
семейные встречи чрезвычайно важными для укрепления внутриклановых связей и, по
свидетельству одного из потомков, горько сетовал в разговоре с дядей Баркли на
то, что после смерти матери все пошло наперекосяк и едва ли удастся
когда-нибудь исправить положение.
Несмотря на обилие сплетен, нам, к сожалению, так и не
удалось выяснить досконально, кто именно участвовал в пресловутом тайном
сборище. Точно известно лишь о присутствии там Лайонела и Кортланда с сыном.
(Пирсу тогда едва исполнилось семнадцать, он учился в колледже иезуитов и уже
успел поступить в Гарвард.)
Согласно сохранившимся в семье сведениям, сборище
продолжалось всю ночь, однако Лайонел покинул его раньше времени, заявив, что
все происходящее «отвратительно». Те, кто был там, но не пожелал поведать о
том, что же происходило на самом деле, подверглись суровой родственной критике.
Если верить Дандричу, общество пребывало в убеждении, что все это не более чем
очередное развлечение Стеллы, вознамерившейся «поиграть в черную магию».
Таких собраний состоялось еще несколько, однако все они были
окутаны глубочайшей тайной, а их участники торжественно клялись, что никому и
никогда не обмолвятся ни словом о том, что там происходило.
Ходили слухи, будто Карлотта Мэйфейр неоднократно обсуждала
с Кортландом возникшие в семье проблемы, и в первую очередь тревожившие ее
таинственные сборища. Она хотела даже увезти куда-нибудь подальше от дома
малышек – Анту и Нэнси. Однако, «по общему мнению», Стелла никогда не
согласится отправить Анту в пансион.
Тем временем Лайонел без конца ссорился со Стеллой. Однажды
в офисе некоего частного детектива, собиравшего сведения о семействе, раздался
телефонный звонок. Человек, не пожелавший назвать свое имя, сообщил, что в
одном из ресторанов, расположенных в центре города, между Лайонелом и Стеллой
разразился шумный скандал, в результате которого Лайонел в бешенстве вылетел из
зала.
Несколько подобных ситуаций описал и Дандрич. Что же
послужило причиной столь явного ухудшения взаимоотношений между братом и
сестрой? Неужели появился «кто-то третий»?
Наш агент попытался прояснить ситуацию и узнал, что,
оказывается, соседям давно уже известна истинная подоплека этой распри: все
дело было в судьбе маленькой Анты. Стелла грозилась уехать с дочерью в Европу и
умоляла Лайонела сопровождать их, в то время как Карлотта категорически
запрещала ему делать это.
Лайонел, в свою очередь, начал посещать мессу в соборе
Святого Людовика, причем не один, а в сопровождении одной из дальних
родственниц – внучатой племянницы Сюзетты Мэйфейр по имени Клэр, которая вместе
со своей семьей жила в шикарном особняке на Эспланейд-авеню – потомки этой
семьи владеют им по сию пору. Дандрич сообщал, что появление этой парочки
вместе породило множество слухов и домыслов.
О ссорах и скандалах в особняке Мэйфейров в то время
толковали практически все соседи – одни слышали, как с грохотом хлопают там
двери, до других доносились громкие крики.
Карлотта запретила проводить в доме «колдовские» сборища, а
Стелла в ответ велела ей убраться вон из дома.
«После маминой смерти ничто уже не будет как прежде, –
твердил Лайонел. – Все начало разваливаться еще тогда, когда умер Джулиен,
но без мамы вернуться к старой жизни совершенно невозможно. Карлотта и Стелла
не могут существовать под одной крышей – они словно лед и пламень».
Судя по всему, тот факт, что Анта и Нэнси все-таки пошли в
школу, – заслуга исключительно Карлотты Мэйфейр. Немногочисленные
документы, относящиеся к этому периоду жизни Анты, которые нам удалось
раздобыть, свидетельствуют, что именно Карлотта подписала все необходимые для зачисления
в школу бумаги, а впоследствии ее несколько раз вызывали туда и просили забрать
девочку.
Откровенно говоря, Анта совершенно не вписывалась в
распорядок и уклад школьной жизни.
Уже к началу 1928 года ее исключили из школы Святого
Альфонса.
Сестра Бриджет-Мэри, которая помнит Анту так же хорошо, как
и Стеллу, рассказывает о матери и дочери приблизительно одно и то же. Ее
воспоминания о том времени и о более поздних событиях заслуживают полного и
подробного пересказа. Вот что я услышал от нее в 1969 году.
– Анту всегда сопровождал какой-то невидимый друг. Она
то и дело оборачивалась к нему и подолгу беседовала шепотом, причем вела себя
так, будто, кроме них, никого вокруг не было. Конечно, он отвечал на все ее
вопросы и подсказывал, если она не выучила урок. Все сестры знали об этом.
Самое ужасное во всей этой истории, что кое-кто из детей
видел этого человека своими глазами. Мне было трудно в это поверить, но таких
свидетельств оказалось слишком много. Посудите сами: четверо детей почти слово
в слово повторяют вам одну и ту же историю и при этом все они очень взволнованы
и явно испуганы, равно как и их родители… Что я, по-вашему, должна думать в
такой ситуации – верить или не верить?
Как правило, они видели его на школьном дворе. Надо
признаться, девочка эта была очень застенчивой и большую часть времени
проводила в дальнем конце школьной территории, возле самой кирпичной стены.
Отыскав укромное местечко, освещенное проникавшими сквозь листву деревьев
лучами солнца, она устраивалась там с какой-нибудь книгой. Однако проходило
немного времени, и рядом с ней оказывался вдруг этот незнакомец – «мужчина»,
как называли его дети. Скажите на милость, как следовало мне воспринимать такое
их определение?
