— …и, наконец, господин унтер-офицер требует выдать бандитов, напавших на немецких солдат около хутора Худобки, а также выдать всех им сочувствующих. Если этого не произойдёт, то господин унтер-офицер прикажет расстрелять каждого пятого мужчину!
Какой бабы вой подняли, только бы парни мои выдержали. Нормально стоят, морды злые, желваками играют, держитесь ребята, должна быть гнида, не может не быть, на столько народа, да чтобы ни одной сволочи… Есть! Я этого хорька сразу приметил по взгляду бегающему. Мелкий, мордочка острая, глазки так и шмыгают, ну чистый хорёк.
— Господин, офицер, — как он из толпы быстро шмыгнул, будто боялся что там, на месте, и убьют. — Господин, офицер! Есть, есть сочувствующие! И бандиты они. В лес ходят, к бандитам. Вот этот, этот и этот.
Толмач мой что-то стал пытаться переводить, но я только отмахнулся — господин унтер-офицер не тупой, он и так всё понял.
— Взять!
Трёх мужиков быстро вытащили из толпы. Двое в летах, за сорок, один молодой, навскидку четвертак, не больше.
— Вот тот, Степан Глухов, господин офицер, бригадир колхозный, вот тот, Гришка Боровой, он в заготконторе главный, а этот, Герка, вообще комсомолец, подбивал в партизаны идти.
Я похлопал "хорька" по плечу и подтолкнул в сторону машины, где Жорка ненавязчиво взял его под наблюдение, махнул в сторону околицы, куда двое бойцов в немецкой форме погнали мужиков, а сам двинулся за ними.
— Разойдись!
Переводчик старается, командует, но половина народа остаётся на площади. Вот ведь блин, ничего не боятся. Ну, народ! Ладно, я с ними ещё проведу политбеседу.
Дошли. Теперь надо в сторонку отойти, вот как раз тополь упавший, из деревни не видимый. Подошли, присел на ствол, достал пачку сигарет из кармана.
— Закуривайте, мужики. Разговор есть.
Крепкие селяне однако. Или челюсти у них на скрытых подвязочках. Хорошо так отреагировали — сигареты взяли и ждут огонька. Хозяйственные, вот не поверю что ни у одного спичек нет, ну ладно мне бензина не жалко, да и кремень чай не сточится. Закурили. Молодой сразу закашлялся, гляди-ка — борец за здоровый образ жизни, молодец.
— Не буду ходить вокруг да около — мне нужны продукты, причём нужны вчера. Видите эти две фрицевские морды, знаете почему такие злые? Потому что они с утра ещё не жрамши и не знают пожрут ли сегодня вообще. Короче, хотите чтобы они были добрыми — будьте добры. Да, еды мне нужно много и хорошей. Мы вчера тридцать душ из лагеря освободили, так их практически ветром качает. Им мясо нужно, ну и другие мои бойцы от него не откажутся.
Мужики переглянулись и задумались, а может сделали вид, но я их не торопил. Через пару минут слово взял Боровой.
— Тут такое дело, нет ничего, склад заготконторы пустой, на совхозных тоже шаром покати — середина ж лета, только овощи какие поспели. Я прав, Степан?
— Прав. Огурцы там, да так чего ещё по мелочи.
— Мужики, вы чего меня лечите? У вас здесь ведь центральная усадьба совхоза, там что свинарник с коровником? Ну и где живность, по дворам растащили? Корма где, там же? Слушайте, хозяйственные вы мои, не злите. Я у вас лично вашего ничего не прошу, хотя другие отряду своё отдают. И бабы плачут — может добро своё жалеют, а может нас. Я им в душу не лезу, в карман причём тоже, всё сами. Так что давайте мозги напрягите. И учтите — немцы с вами разговаривать не будут, выметут всё под метёлку. Хотите помочь доблестной германской армии?
— Ну нет, мы разве отказываемся, — опять вступил в разговор Степан. — Конечно поможем. Нам бы только справку какую, отчитываться ж придётся.
— Ох и ушлые вы. Перед кем отчитываться-то?
— Да хоть перед кем. Вот напишешь нам справку, что изъял совхозное стадо, мы если что, её хоть германцу, хоть советской власти покажем, с нас и спросу нет. А лучше две, одну германец отнимет, а мы вторую уже власти покажем, когда вернётся.
— Видите, — обратился я к своим бойцам. — Он тоже считает, что наши вернутся, но на всякий случай готов их объегорить.
— С чего это ты решил, что обмануть хочу? — взъерепенился Степан.
— А что, ты мне под эту справку всё стадо отдашь?
— А тебе-то зачем, сразу его порежешь, или пасти будешь? Тебе ж мясо нужно, и не один раз за ним придёшь, иль ты залётный — отнимешь что и дальше побежишь?
— Не побегу. Пока. Там видно будет, но и на месте мне сидеть, сам понимаешь, нельзя — схомутают. У фашистов на нас уже зуб большой.
— Вот и я говорю — семь бед один ответ. Справку пиши.
— Немцам на справку плевать, отберут что увидят.
— Чай не дурней паровоза, твои архаровцы много чего увидели? Может стадо молочное где заприметили, или хрюшек во дворе больше одной? Вот и оно. Ну заберут хавроний да курей, без этого никуда, если совсем ничего не дать, могут и пострелять, как собачек наших. Может и с германца удастся справочку какую получить. Вот и окажемся мы со всех сторон ограблены и взять с нас нечего.
— Ага, а потом найдётся вот такая гнида, что сдала вас с потрохами и болтаться вам на въезде в деревню, как особо хитрым.
— Так не без того — риск всегда есть. Вы с Петькой-то, что делать будете?
— Это с "хорьком" этим? Да повесим, не пулю же на него тратить.
— Как-то это… — вступил в разговор молодой. — Нехорошо вроде… Вы его как-то вроде вынудили…
— Вынудили чего? Подлость совершить? Ну, ты даёшь! Повеселил. Нехрен таким гадам землю топтать. Ты потом с бойцами, которых мы из плена вытянули, поговори. Они много тебе расскажут. Например, как такие же, вроде как свои, за пайку людей насмерть палками забивают. Не будет здесь пощады ни фашистам, ни такой сволочи! Как думаешь, знал он что с тобой будет, когда пальцем тыкал? То-то же.
— Да, Герман, тут ты не прав, — это уже Степан вступил в разговор. — На смерть он нас отправил. Вот пусть сам и попробует, да и прочие поймут, что к чему.
— Герман, немец что ли? — а это проявил рвение мой боец, и глаза его опасно сузились.
— Егоршин, отставить! Если даже и немец, национальность тут ни причём. Вон мужики вопросом на вопрос отвечают — я же у них пейсы не ищу.
Шутка тут же разрядила атмосферу. Жорка аж фыркнул, ну одесситу не быть знакомым с такой манерой разговора невозможно.
— Нет, ты чего, — вступился за парня Глухов. — Наш он, только происхождение подкачало.
Оба мужика заржали как лошади, а Герман густо покраснел.
— Да пошли вы, жеребцы, сколько лет уже, а всё не надоест.
— Из буржуев, что ли? — это уже влез Георгий.
— Да из каких буржуев, — вытирая слёзы с глаз, ответил Степан. — Хотя, в общем-то как посмотреть. Мать его перед революцией в услужении у местного помещика была. Красивая молодая девка, вот она ему и глянулась. Короче понесла она. Помещик был уже вдовый, пилить его было некому. Вот и дал он младенцу свою фамилию, а заодно имечко придумал. И стал у Пелагеи Скибы сын Герман Фефер.
