Его столицей стал городок Гуляй-поле, а новоявленным ханом разбойник и каторжанин в прошлом, а ныне атаман вольницы Нестор Махно, которого все именовали батькой.
Собрав мужицкие отряды, Махно взбесившимся чертом носился по степи, воюя со всеми, кто сюда приходил — с австрийцами и германцами в 1918 году, на следующий год попеременно ожесточенно хлестался и с красными, и с петлюровцами, доставалось и белым с донскими казаками.
С первыми он, впрочем, мирился время от времени, тогда его воинство почтительно называлось бригадой РККА, а сам атаман был даже награжден орденом Боевого Красного Знамени.
Именно коварный удар отрядов Махно в сентябре прошлого года и пресечение железнодорожных перевозок по всему Приазовью сорвали наступление войск генерала Деникина на Москву.
В этом году батька уже вовсю воевал с красными, выступая под лозунгом «вольных мужицких советов без комиссаров и чрезвычаек». Истребление советских работников и продотрядов носило повсеместный характер и полностью сорвало вывоз хлеба.
Несмотря на все усилия, Красной армии не удалось подавить мужицкое движение. Местное население, находясь под опекой Нестора Махно все эти годы, чрезвычайно разбогатело на грабеже городов и проезжающих поездов, а потому батьку боготворило, всегда укрывало, кормило его воинство и предупреждало о любых действиях карателей, благодаря чему махновцы оказались неуловимы.
Собственно «армии» у Махно не имелось, только сотня его самых преданных головорезов, однако по первому его сигналу все села немедленно выставляли хорошо вооруженные отряды, обильно обеспеченные патронами. И неслись по степи пулеметные тачанки, запряженные сильными, сытыми и резвыми конями.
Махновское воинство, ощерившееся во все стороны пулеметами, представляло собою грозную, по местным меркам, силищу в два пулеметных полка, справиться с которой так и не смогли до недавнего времени ни белые, ни красные. Да и как их поймаешь, если степь большая, пехота на своих двоих лошадей не догонит!
С кавалерией, включая казаков, махновцы легко справлялись, выкашивая атакующие лавы массированным пулеметным огнем. Такая тактика всегда приносила успех, добившись которого, батька распускал свою «армию» по домам. И стояли у своих хат довольные крестьяне, недоуменно пожимая плечами на вопросы красных и белых всадников, что продолжали безуспешно гоняться по степи за неуловимым Махно.
Хорошо отдохнув, упившись самогоном, мужики снова выкатывали свои повозки из сараев, запрягали коней, выкапывали пулеметы и растягивали длинные черные транспаранты, где большими белыми буквами были написаны весьма доходчивые слова — спереди «X… уйдешь», а сзади «х… догонишь».
Такая незамысловатая агитация действовала на их оппонентов просто убийственно! Перефразируя одно американское изречение, Махно мог бы сказать, что доброе слово в сочетании с пулеметом «максим» действует более доходчиво, чем просто слово.
В сентябре красные ушли из степи и им на смену пришли белые. Анархистские отряды снова повели войну, не давая жизни недобитым «золотопогонникам». Недаром махновцы всегда говорили, что красных нужно бить пока не побелеют, а белых — пока не покраснеют.
Царский манифест был сразу же отклонен привыкшими к вольнице мужиками. Попытки переговоров не только не принесли результата, а хуже того — по приказу батьки зверски замучили офицеров, посланных под белым флагом в качестве парламентеров.
Однако на этот раз Махно сильно заблуждался, как и его повстанцы, в своем убеждении, что на них никто не найдет управу, сильно понадеявшись на свою отработанную тактику. Недаром говорят, что может найтись на всякую хитрую задницу…
Тирасполь
— С чего начал, на то и вернулся!
Генерал-майор Яков Александрович Слащев задумчиво хмурил брови, искоса поглядывая на генерал-лейтенанта Витковского. Тот в своей черной форме Марковской дивизии задумчиво похаживал чуть в стороне, о чем-то напряженно размышляя.
Слащев мысленно усмехнулся — мысли командующего 2-м ударным корпусом Русской армии ему были видны и как никогда понятны. Принять корпус погибшего Казановича, сраженного первым же снарядом еще позавчера, влить туда свою единственную дивизию и бросить вперед кулак из трех ударных дивизий, полностью оголив всю границу по Днестру.
Сам Яков Александрович поступил точно так же и не иначе — растягивать три «цветных» дивизии тонким кордоном по левому берегу, с надеждой прикрыть всю границу — или безумие, или непроходимая тупость. Против девяти румынских дивизий не устоять, хотя те вояки из себя худые. Но трехкратный перевес при обилии артиллерии и снарядов при позиционной войне для русских мог оказаться фатальным. Такое уже проходили годами ранее, и ввязываться в окопное сидение никто не желал.
Потому генерал Витковский и ударил первым, захватил стратегически важный мост у Тирасполя и рванул на Бендеры. Стремительность действий позволила русским войскам добиться ошеломительного успеха, с ходу разгромить одну и основательно потрепать другую румынскую дивизии и освободить Бендеры.
Удивил всех Владимир Константинович, сильно поразил. Сам Слащев, неравнодушный к чужой славе, посчитал, что такое решительное и умелое руководство войсками достойно награждения орденом святого Георгия 3-й степени, никак не меньше.
Однако в военном министерстве и генштабе интриги так и остались главным средством разрешения всех проблем. Вчера ночью Якова Александровича вызвал генерал Кутепов и самым безапелляционным тоном, с привычным для него потаенным хамством, предложил сдать округ генералу Драгомирову и принять под командование 1-й ударный корпус вместо погибшего генерала Казановича.
Слащев округ сдал с превеликим удовольствием. К административной деятельности сам испытывал стойкое отвращение, и принял Одессу только по просьбе генерала Арчегова, да и то временно, на один или два месяца. После чего генерал-адъютант заверил его, что он получит под командование любой из армейских корпусов вместе с производством в следующий чин. Благо задачу ему поставили простую — самыми решительными и жестокими мерами освободить территорию округа от распоясавшихся шаек.
Саму Одессу нужно было быстро и основательно очистить от обнаглевшего криминалитета. Последний всегда чувствовал себя в ней не второй, а даже первой властью, и плевать хотел на того, кто приходил со штыком в город — белые или красные, петлюровцы или Григорьев со своими бандами, немцы, румыны, греки, французы и прочие.
Сами одесситы сбились со счета, считая временных властителей!
Слащев смог выполнить поручение генерала Арчегова всего за три недели столь свирепыми мерами, что получил прозвище «вешателя», утвердив свыше семи сотен смертных приговоров военно-полевых судов. А заодно пережил пять покушений.
Зато добился своего — даже на Молдаванке, разбойничьем вертепе столицы Новороссии, сейчас было уже относительно тихо, полицейские спокойно похаживали по улицам, не опасаясь стрельбы.
— Мавр сделал свое дело, и мавр может уйти! — Слащев криво улыбнулся. Он прекрасно понимал, что его использовали для «грязного дела» — другие не хотели замарать своих ручонок.
