Но чтобы вот так нагло, через колено ломая гордость, наплевав на заслуги, поступить с ним?!
Вчера рано утром военный министр Кутепов предложил принять ему 1-й ударный корпус из Корниловской, Дроздовской и 1-й «Дикой» дивизий. Вроде крайне почетное назначение, но от такого «троянского коня» Слащев отказался наотрез.
«Цветные» его сильно недолюбливали, не за глаза, уже открыто называя «генералом Яшкой», да и он относился к ним соответственно. Нет, сражаются великолепно, тут претензий к ним нет, но грабят, своевольничают, возомнили себя элитой русской армии.
Да и сами между собой не ладят, марковцы и дроздовцы друг друга на дух не переваривают. Первые ходят расхлябанные, манеры нарочито простонародные, республиканцами себя считают, что вызывает крайнее неодобрение у вторых — монархистов, крайне дисциплинированных. В честь покойного шефа дроздовцы любили носить очки и столь же яростно ненавидели тех, кто не разделял их взгляды.
У корниловцев и алексеевцев та же история — как и их шефы, что оспаривали между собою первенство в белом движении, так и они живут друг с другом хуже, чем кошка с собакою.
Да еще сознательное прививание пренебрежительного отношения, которое было и до войны, у кадрового офицерства, а таких среди корниловцев было много, к «шпакам» — всяким там штатским интеллигентам, студентам, реалистам и гимназистам, что составляли цвет Алексеевской дивизии. Так что пришлось разводить дивизии по разным корпусам, ибо если на войне различия сглаживались, то в тылу они нарастали как снежный ком.
Великолепный образец местничества на новый лад. И оно надо такой вольницей, что на манер шляхетского сейма меж собою насмерть может сцепиться, командовать?
Покорно благодарим!
Кутепов продолжал настаивать, чем привел Слащева в тихое бешенство. Яков Александрович напрямую обратился к монарху, разъяснив тому ситуацию с назначением, и сослался на генерал-адъютанта Арчегова, что был тяжело ранен офицером царской же свиты, что наводило на определенные подозрения.
Уж слишком удачным было выбрано время и место покушения, именно в тот самый вечер, всего через несколько минут после разговора с ним по телефону!
К великому удивлению Слащева, ждавшего отставки и даже увольнения, Михаил Александрович его доводы принял и одобрил. Как главнокомандующий он приказал принять прежний 1-й армейский Крымский корпус, которым генерал и командовал.
— Все вернулось на круги своя!
Черное море
С командиром Остолоповым происходил процесс, который в свое время генерал Арчегов назвал полным охреновением, хотя это было сказано по несколько иному поводу.
Вначале у моряка несколько выкатились глаза, и он, не в силах поверить, уставился на портрет Михаила Александровича, что висел на стене переборки, на самом почетном месте.
Две другие стенки украшали картины с морской тематикой, изображавшие парусники в шторм. Что это за корабли, фрегаты, корветы или бриг, Семен Федотович не мог определить — в морском деле он был полным профаном.
Командир эсминца снова посмотрел на снимок ошарашенными глазами, затем перевел взгляд опять на парадный портрет и только сейчас поверил собственным глазам — на карточке, что он держал в руках, был изображен именно государь Михаил II Александрович в генеральской форме с Георгиевским белым крестом на груди.
Фотография была сделана в январе этого года в Красноярске, а орден одолжил генерал Войцеховский, ибо награды последнего российского императора изъяли в свое время чекисты.
Надпись, что была нанесена сверху, несомненно, оставила его собственная высочайшая рука — «Моему верному другу и спасителю Семену Федотовичу. Михаил».
— Скажите, Мария Александровна, вам ведь приходилось бывать в танке мужа? — кто-то из молодых моряков задал интересующий его вопрос, и тут же получил ответ, правда, голосом не гордой казачки, а недавней гимназистки, чуточку восторженным.
— Меня мой муж недавно по причалу провез. Внутри там тесно, трясет, кругом железки — я локоть больно ушибла. Еще пахнет отвратно, бензином и маслом, даже в глазах резь и дышать плохо. И от двигателя теплом несет, как от печки…
«Милая моя, тебя прокатили по удивительно ровному бетону, и все равно танк трясло, потому что на „Марках“ подвеска хуже не бывает — ее как таковой нет. И со скоростью „манежного черепашьего галопа“, две версты в час. Везли бережно, как фарфоровую китайскую вазу немыслимой ценности. И всего две минуты, иначе дышать было бы не просто отвратно, а вообще затруднительно. Так что извини, но правду, моя дорогая женушка, как и все наши милые отрядные женщины, ты знать не будешь. Ибо нас война с румынами ждет, а вы тогда изведетесь».
Семен Федотович почти не прислушивался к голосу жены, взирая искоса на Остолопова. У моряка оказалось железное хладнокровие, когда он рассматривал второй снимок, на котором был заснят американский «Рено» в четко видимых пулевых отметинах, будто лицо человека, переболевшего оспой, и их с царем, в танкистских куртках — обнявшись, они стояли у люковых створок механика-водителя.
На обороте было написано той же высочайшей рукою — «Сеня, твоя атака произвела впечатление, ты настоящий герой. Такие „кони“ нам нужны. Твой Мики».
Правда, тогда на лицо Семена попал солнечный «зайчик», поэтому черты вышли смазанными. Именно потому эту фотографию ему оставил Арчегов в обоснование «легенды».
Снимок был сделан в феврале, когда под Омск прибыли в эшелоне 10 американских легких танков, изготовленных по образцу французского «Рено». Вот только экипажей для них не имелось, и тогда Семен Федотович решил рискнуть и тряхнуть молодостью — вместе с инструктором американцем, лихим вторым лейтенантом, согласившимся повести танк, они атаковали по подтаявшему насту, поддержав наступление «волжан» генерала Каппеля.
Из 37-мм пушки Фомин сбил три пулемета, и, несмотря на то, что танк даже пытались подбить гранатами, обратил красноармейцев в бегство, нагнав на них жуткого страха. После боя на броне насчитали почти полторы сотни пулевых и осколочных отметин — на Михаила это произвело сильное впечатление, и он, несмотря на возражения Семена, наградил своего генерал-адъютанта орденом святого Георгия 4-й степени.
Но в печати подробностей подвига не приводилось, как и упоминания об американце, который настоятельно просил этого не делать, а вместо награды выдать ему тысячу долларов и ящик виски, чему заокеанский гость был очень доволен…
— Скажите, Семен Федотович, а воевать в танке страшно? Говорят, потери большие?!
— Нет, воевать не страшно! — Семен ответил как можно безмятежнее, поймав настороженный взгляд Маши.
Моряки переглянулись между собою, некоторые высокомерно улыбнулись, решив, что на море намного хуже, и воевать на каких-то там танках одно сплошное удовольствие. Нехорошие были у них улыбочки, и именно это взбесило Фомина.
Заметив, что Маша заговорила о чем-то с капитаном эсминца, он решил рискнуть поведать морякам то, что испытал на собственной шкуре. И сбить спесь с этих водоплавающих, которые и войны-то зачастую не видели, пройдясь по ней бочком — пару раз постреляли с противником без потерь, разошлись в стороны и герои.
