Впрочем, «Наследники Рима», а именно так следовало из самоназвания, доблестью древних латинян не отличались — оборонявшая Южную Добруджу армия была разгромлена стремительным ударом коалиционных войск.
Три болгарские дивизии дрались превосходно, Слащев просто любовался ими. «Братушки» были разозлены поражением в долгой войне, наглостью своего северного соседа и беспросветной нищетой, что явилась следствием выплат огромных репарационных сумм по грабительскому и несправедливому мирному договору.
Так что заявление русского императора, в котором тот дал понять, что не признает версальские переделы мира, особенно в той части, где они ущемляют и разоряют побежденные народы, абсолютно невиновные в развязывании войны, было встречено болгарами со всеобщим ликованием, ибо война есть дело одних только политиков, которые и должны нести всю ответственность за свои ошибки.
Высадка частей 1-го армейского корпуса в Варне прошла как по маслу. Русских солдат встречали с таким неподдельным энтузиазмом и доброжелательностью, особенно в освобождаемой от румын Добрудже, словно вернулись славные времена русско-турецкой войны 1877–1878 годов. Болгары, сами недоедающие, делились последним куском хлеба и сыра, и везде слышалось одно слово — «братушки».
— Яков Александрович! — за спиной раздался голос адъютанта полковника Мезерницкого. — Его царское величество просит вас подойти к нему. Он на берегу у лодки. Вон там, внизу.
— Хорошо, Мстислав Владимирович, — генерал кивнул в ответ — он уважал своего бывшего начальника конвоя, гвардейца, как и он сам, некогда служившего поручиком в лейб-гвардии Волынском полку. В Белом движении с самых первых дней, участник Ледяного похода, в двадцать пять лет получившего полковничьи погоны из рук самого императора.
Слащев быстро спустился с обрыва по утоптанной дорожке. У рыбацкой лодки, вытащенной носом на берег, неподвижно стоял молодой болгарский царь Борис, одетый в полевую форму, весьма похожую на российскую, от покроя до погон.
— Генерал, — царь внимательно посмотрел на Слащева, глаза цепко задержались на белом георгиевском кресте, — я получил письмо от вашего монарха. Мы с вами союзники, и, надеюсь, останемся таковыми навсегда. И печальные ошибки прошлого не повторятся.
— Мы тоже надеемся на это, ваше величество!
— А потому исполним союзнический долг до конца. — Царь остановился, было видно, что он закусил губу и едва сдерживает волнение. — Я прошу вас принять командование над нашими дивизиями. Вы очень талантливы и храбры, генерал, и потому достойны поста главнокомандующего объединенной русско-болгарской армией. Надеюсь, что в самое ближайшее время вы добудете победу в этой во… В этом походе, я хотел указать!
— Я исполню свой долг, благодарю за доверие, ваше величество!
Слащев вытянулся, припомнив гвардейскую муштру, и щелкнул каблуками. Его душа воспарила на седьмое небо от счастья — такого дерзкого рывка своей карьеры он никак не ожидал.
«А вы политик, ваше величество. Расчетливый политик, право слово. Немец, а живо перекрасились в славянина!»
Генерал пожал протянутую ему монархом ладонь. Благодаря полученной вчера депеше из Ливадийского дворца Слащев прекрасно понял всю подоплеку такого назначения.
То, что сейчас происходило между Россией, Болгарией и Венгрией с одной стороны, и Румынией с другой, не вписывалось ни в какие рамки, то есть шла самая настоящая война, без объявления таковой.
Над этим казусом сам Слащев голову не ломал — его дело воевать, но вот какие чудеса, причем малоприятные, такое положение могло сотворить, приходилось только гадать.
Причем союзники спрятались, другого слова здесь и не подберешь, за спину русского императора, признав его верховенство. Так и сейчас, вручив командование над болгарской армией, царь мог откреститься в случае чего — мол, я не я. И армией русские командовали.
— Мои генералы ждут ваших приказаний, Яков Александрович!
Царь натянуто улыбнулся и показал рукою на группу болгарских офицеров, что стояли в отдалении.
«Да нет, не предадут болгары, мы теперь одной веревочкой связаны», — Слащев поклонился и произнес вслух, тщательно произнося для лучшего понимания каждое слово.
— Не впервые русским переправляться через Дунай, но сегодня особый день, ваше величество. Русские и болгары впервые его переходят в обратном направлении, не на Константинополь, а на Бухарест!
Ливадия
Адмирал Колчак с превеликим трудом все же взял себя в руки, подавив вспышку ярости на столь глупейшее решение незнакомого с флотом дилетанта, и ледяным голосом осведомился, переходя на официальный тон:
— Я тридцать лет служу на кораблях флота его величества, а потому прошу вас поведать о той оценке, что дали вам заслуженные моряки. Я готов присоединиться к их мнению, хотя не знаю, что они вам в точности сказали. Я готов выслушать, ваше высокопревосходительство!
— Оценка была дана по многим параметрам, я даже запутался, ваше высокопревосходительство! Общий знаменатель можно охарактеризовать одним словом, достаточно выразительным и емким!
— И каким же?
— Дерьмо! Вполне убедительно!
— Ничего, не понимаю! — Колчак опешил. — Если вы знаете оценку и, более того, разделяете ее, то почему продолжаете настаивать?! Вы же умнейший человек! У меня просто нет слов…
— Нет слов, это хорошо. Тогда прошу вас, адмирал, выслушать мои куцые познания в этом вопросе — достаточно ли они верные? Наберитесь терпения, Александр Васильевич, я совсем не склонен к розыгрышам!
— При чем здесь это, Константин Иванович. Вы заслуженный генерал, вы громили чехов и красных, к вашему мнению по ведению войны я готов не только прислушиваться, но и разделять его. Но то, что касается кораблей, извини меня, но ты…
— Я знаю свою некомпетентность в этом вопросе! — покладисто, с мягкой улыбкой, согласился с непроизнесенными адмиралом словами Арчегов. Он с облегчением вздохнул — адмирал снова перешел на ты, а это означало, что кризис миновал, и внушало надежду.
— Но я руководствовался политическими соображениями, и, поверь, они достаточно весомые. Я тут полистал справочник и пришел к выводу, что если мы возьмем у англичан их старые двенадцатидюймовые линкоры, то выбросим деньги на ветер. Их измордуют прежде, чем они урон противнику сделают. Даже удрать не могут, тихоходные калоши. Впрочем, той же точки зрения, как я знаю, придерживаешься и ты.
— Они нам не нужны, ибо намного слабее того же «Ушакова». Хотя в сравнении с «белыми слонами», что неразумно предложил ты в своем неведении, они гораздо предпочтительнее…
— Не суди опрометчиво, мой адмирал, ибо все познается в сравнении. Одно для меня окончательно стало ясным — наш шаг будет принят их лордствами за безумство. Или маниакальным желанием пошвырять деньгами за абсолютно непригодные игрушки!
— Еще бы! — усмехнулся Колчак. — Они сами именуют «Courageous» в «Outrageous», «Glorious» в «Uproarious», а «Furious» в «Spirious»!
