— Скорее всего, янки рассудили просто и здраво — модернизации были крайне дорогостоящим делом, чуть ли не вполовину первоначальной стоимости корабля. Намного проще и лучше построить новый линкор, ибо технические характеристики старого до приемлемого уровня довести крайне трудно. Одновременно разрешить три задачи — усилить артиллерию и бронирование и увеличить скорость, невозможно.
— Ты прав! — Глаза Колчака сверкнули. — А каковы были новейшие линкоры?!
— Мы так не договаривались, Александр Васильевич. Речь шла о модернизациях, про другое разговора не было.
— Ты же завтра уезжаешь в Сибирь, когда еще встретимся. Напиши хотя бы. А давай я тебе флаг-офицера отправлю, он стенографию сделает?
— Эх, Александр Васильевич, Александр Васильевич…
— Ах, да, совсем забыл. Ты хотя бы в Сибири сам напиши или Мише все расскажи — он мне фельдъегерем отправит. Шифровальщику ведь не отдашь такое! — Колчак усмехнулся и неожиданно задумался, смотря на переборку неподвижным и невидящим взглядом.
— Мыслишь, как нашего «Ушакова» модернизировать? — Арчегов решил угадать мысли адмирала, но тот в ответ лишь качнул головою, словно отмахнулся.
— Их модернизировать бесполезно, конструкция неудачная, — усмехнулся Колчак и заговорил напряженным голосом:
— Я наскоро прикинул характеристики, которыми должен обладать новый линкор с ограниченным водоизмещением в 35 тысяч тонн. Если исходить из параметров скорости в 27–28 узлов и веса котлов с машинами, палубной брони в семь дюймов, восьми-девяти орудий в 406 мм, то при заданном водоизмещении броневой пояс будет не более двенадцати дюймов, и то неширокий. И боюсь, что еще меньше. Противостоять столь тяжелым снарядам такая броня неспособна!
— Я восхищен! — Арчегов действительно был поражен такой проницательностью адмирала. — Именно такими характеристиками обладал американский линкор «Северная Каролина». Самый мощный линкор на тот момент времени. Только янки на несколько тысяч тонн превысили данное водоизмещение. Впрочем, все страны его нарушали, порой на пять и больше тысяч тонн.
— Самые мощные?
— Да, европейцы обходились пушками в 15 дюймов, а британцы построили пять линкоров с десятью 356-мм орудиями. Но пояс был на 2 дюйма толще, а скорость на 2–3 узла больше, чем у американских кораблей.
— А японцы?
— Они сразу нарушили соглашение, начав в 1937 году строительство «Ямато» — при вдвое большем водоизмещении он имел самую толстую броню и пушки в 18 дюймов.
— Семьдесят тысяч тонн?! Неуязвимый монстр…
— Так и товарищ Сталин такие же исполины начал строить, только калибр в 16 дюймов определил, но пояс в 420 мм, да палуба в восемь дюймов. На стапелях стояли. Когда война началась, так и не достроили.
— Как у нас «Измаилы»… — тихо вымолвил Колчак, на лицо которого легла тень. Арчегов понял, что разговор нужно переводить в практическую плоскость, иначе флотские дела могли накрыть с головою, как девятым валом, в бесконечно штормовом море.
— Нам бы балтийские линкоры сохранить, Александр Васильевич. Они пригодятся зело в будущем.
— Я уже отдал приказ собрать всех офицеров, кто служил на них прежде. Эстонцы согласились передать нам в Ревеле канонерскую лодку «Бобр», эскадренные миноносцы «Автроил» и «Капитан Миклухо-Маклай». Команды для них уже формируются и после Рождества будут отправлены из Севастополя на вспомогательном крейсере «Орел». Кроме того, для двух мониторов и крейсера, что придут на стоянку в Данию в январе, сейчас собираем экипажи. К весне будут подготовлены новобранцы, что позволит нам полностью комплектовать переданные англичанами для Черноморского флота три легких крейсера, — Колчак говорил уверенно, и Арчегов не сомневался, что тот держит в своем мозгу десятки фамилий и сотни деталей.
— Для Северного флота британцы передают один «город» и два эсминца — в Архангельске для них уже набирают команды. Три каспийских эсминца встали на зимовку в Ладоге, согласно соглашению с большевиками. Что касается передаваемых ими кораблей, то один из эсминцев можно принимать уже в январе. К февралю отправим в Кронштадт и команду, а также специалистов и мастеров с Николаевских верфей.
— Корабли должны быть готовы к середине апреля, ибо на пролетарский Первомай назначено общее наступление. К тому времени крестьянские восстания везде заполыхают, главное, чтобы преждевременного выступления не случилось! — Арчегов пристально посмотрел на адмирала и тот правильно понял его взгляд.
— Я буду в Ревеле уже в марте, сдав командование вице-адмиралу Кедрову. Оттуда на эсминце одна ночь хода…
— Мы должны удержать матросов от этого преждевременного выступления, — Арчегов снова подчеркнул свою мысль, — а в том, что оно состоится, я не сомневаюсь. Большевикам пришло время платить по выданным векселям, чего они сделать не в состояние.
Он оперся руками на костыль и встал из кресла, стараясь не нагрузить больную ногу. Кость, раздробленная пулею, срасталась плохо, постоянно ныла, а врачи ничего не могли поделать, надеялись только на природу и молодость генерала.
— Ленин сказал, что Кронштадтский мятеж пострашнее Колчака и Врангеля, вместе взятых! — Арчегов усмехнулся. — Тебя, Александр Васильевич, и барона он поставил, как видишь, намного ниже разнузданной матросни. Надеюсь, ты не в обиде на вождя большевистской власти?!
— Нисколечко, — в глазах Колчака заплясали веселые искорки. — Но приложу все свои силы, чтобы и в настоящем времени этот мерзавец сказал подобные слова…
ЭПИЛОГ
Петроград
(30 апреля 1921 года)
Всего за каких-то три с половиной года советской власти державная столица Санкт-Петербург, творение Петра Великого, олицетворявшая собой могущество Российской империи, превратилась в полное убожество.
Только ветер гонял мусор на его широких проспектах, тускло грязнели вечно немытые окна, подслеповато щурясь на яркое, почти уже летнее солнце, да с проплешинами давным-давно не крашенных фасадов, словно больные проказой на последней стадии, стояли мрачные шеренги зданий.
Напрочь пропал дух горделивой столицы, «Северной Пальмиры», что нынче, как вороватая крыса, перебралась в прежде мещанскую Москву.
Разом потускнели величественные золотые купола имперских соборов. Да и сам город, превратившийся в 1914 году на волне германофобии в Петроград, а теперь стараниями главного большевика Зиновьева, что на самом деле носил совсем иную фамилию, переименованный в Петрокоммуну, стал совсем иным по своему духу.
Огромные заводы, что служили раньше опорой экономики могущественной империи — Путиловский, Обуховский, Металлургический, — ныне еле коптили небо высокими трубами.
Закрыты были большие верфи, кроме одной, простаивали многочисленные мелкие предприятия и фабрики. Пролетариат на собственной шкуре познал прелести советской власти, с ее пайком из ржавой селедки, надоевшей до смерти перловой кашей, с принудительной мобилизацией и внушавшими панический ужас ревтройками.
