Потом был обстоятельный доклад, после которого Ушаков заявил, что лично проведёт допрос преступников, а Максимка Окунёв принялся старательно замачивать кнут и греть палаческие клещи.
Смертельно уставший Иван прошёл в свою клетушку, плюхнулся на стул.
— Лихо ты, — восхищённо сказал Турицын, наслышанный о «подвигах» Елисеева.
— Свезло, — пожал плечами юноша.
Вечером, когда они возвращались домой, Иван увидел возле Невы горько рыдавшую девчушку лет семи, с ног до головы укутанную в платок. В руке у неё была корзинка, из которой доносилось тихое попискиванье.
Елисеев подсел рядом с ребёнком.
— Чего ревёшь?
— Кошка окотилась. Маменька послала меня котят утопить, — размазывая по лицу сопли вперемешку с грязью, сказала девчушка. — А они хорошие…
— Нут-ка, покажи, — попросил канцелярист.
— Гляди, дяденька.
В корзинке копошились трое котят. Один был иссиня-чёрного цвета.
Покопавшись в карманах, Иван вытащил медный пятак.
— Держи. Это тебе.
— За что, дядечка? — искренне изумилась девчушка.
— Котят у тебя покупаю. Вместе с корзинкой, — сказал он и, забрав покупку, пошагал.
— Ты куда? — крикнул ему в спину Турицын.
— К Алунтьевой, ненадолго. Ты, Вася, без меня ужинать не начинай.
Глава 9
Прошла неделя. Иван по-прежнему корпел за конторкой, переписывая бумаги. Вечерами с Турицыным играл в карты или просто бродил вдоль берега, любуясь красивой Невой и скучая по папеньке с маменькой.
Денег было мало, до очередной выдачи жалованья оставалась ещё уйма времени. Если бы не доброхотство хозяина квартиры, Елисееву пришлось бы голодать, перебиваясь с хлеба на воду. Но много ли надо для полного счастья человеку молодому и подающему надежды? Иной раз можно насытиться и свежим, чуть солоноватым морским воздухом Балтики.
Птицы поют, деревья шумят, здоровье отменное, к службе пристроен… Остальное наживётся.
События последних дней укрепили его дружбу с Турицыным и Хрипуновым. Последний к тому же считал себя премного обязанным Елисееву и готов был отдать за него жизнь. Иван такой жертвы требовать не собирался. Скорее наоборот, относился к подобным порывам с известной долей неодобрения. Ничего особенного он, по своему разумению, не сделал.
Любой другой поступил бы тем же образом, говаривал юноша, на что Хрипунов резонно отвечал, что кто-то другой сдал бы проштрафившегося канцеляриста в суровые длани правосудия, не забыв при сём акте передачи усугубить в глазах Фемиды вину несчастного.
Начальство будто забыло о молодом копиисте. Ни Хрущов, ни Ушаков, казалось, вовсе не вспоминали об Иване, да он был и рад их «забывчивости».
Происшествие с чернокнижниками надолго врезалось ему в память, а ведь начиналось всё с сущего пустяка. Если бы не расторопность и смекалка, проявленные Елисеевым, быть тому делу обычным курьёзом. Тем не менее, благодарности Елисеев пока не дождался, на что здраво рассудил — какие его годы, награды и похвала ещё впереди.
Иван не был лишён честолюбия, но не оно играло главную роль в его характере и поступках. Отец учил быть благородным, честным, не давать обидчикам спуску, чужого не брать, но и своего не отдавать. Смерти не бояться, однако и на рожон не лезть. Уважать мудрость старших и прощать глупость тех, кому возрастом сие простительно.
Полученное дома образование не ставило юношу много выше его сверстников. Но у него были пытливый ум и природная хватка. Качества полезные, с которыми можно подниматься по лестнице выбранной карьеры. И либо достигнуть наивысшего предела, либо свернуть шею, ибо желающих остановить чужое восхождение всегда хватало с избытком. Кто-то корысти ради, кто — из принципа «ни тебе, ни мне», а уж повод поставить подножку завсегда отыщется.
Ночами спал крепко, без сновидений, хотя иной раз перед сном невольно мечтал увидеться снова с Екатериной Андреевной, пусть даже в грёзах.
Крепко запал в его душу образ дочери Ушакова. В один день, на службе, вместо того чтобы переписывать допросный лист, Иван начал водить пером по бумаге, выводя лик той, о ком грезил. Сходство изображения с Екатериной Андреевной оказалось поразительным. Турицын, бросив случайный взгляд на творение своего товарища, сразу опознал, с кого рисовалось.
— Брось, Ваня, — тихо попросил канцелярист.
Елисеев поднял голову, недоумённо уставился на друга:
— А? Что?
— Перестань, говорю. Не по тебе сей каравай будет. Укусишь — токмо зубы обломаешь. Вернее, батюшка ейный повыбивает.
— Ладно тебе, Василий, — отмахнулся Иван.
— А вот и не ладно. Чего тут ладного? — суетливо заговорил Турицын. — Парсуну сию порви, покуда никто другой не увидел, и начинай искать другую зазнобу, а если уж совсем невтерпёж, так я тебя к девкам свожу. Они и возьмут недорого.
— К каким девкам? — не сразу сообразил Елисеев.
— К податливым, — засмеялся Турицын, а потом добавил бранное слово, после коего Ивану всё стало окончательно ясно.
— Нет, к таким не хочу, — замотал головой Елисеев. — Да и грех это.
— Напрасно отказываешься: дело молодое, нужное.
— Я с ними не могу. По любви токмо, — зарделся Иван, который и целоваться-то не умел.
— Когда ещё дождёшься, любви этой… А-а-а! Поступай, как знаешь. Токмо парсуну изничтожь, чтобы она тебе боком не вышла.
— Жалко…
— Жалко не жалко, порви! Я зря молоть языком не стану. Дельный совет даю. Прислушался бы к нему, Ваня. Веди себя должно. Ничего, окромя пользы, не будет.
Иван согласился и порвал рисунок в мелкие клочки. Потом долго сидел, задумчиво уперевшись рукой в щёку. По всему выходило — не пара они с Екатериной Андреевной. У той отец вон как высоко залетел, одно из первейших лиц в стране, кажинный день с докладом к императрице ходит. А кто таков Иван Елисеев? Не велик гусь, чего уж тут скажешь.
Однако и Андрей Иванович тоже с низов начинал. Роду был незнатного, небогатого. Всего сам добился, умением да старанием. И от этой мысли юноше стало куда веселей.
Он ещё себя проявит! В лепёшку разобьётся, но в люди выйдет. Чтобы батюшка с матушкой гордились, чтобы Екатерина Андреевна ровню в нём узрела.
Несколько дней после того случая Елисеев ходил, погружённый в мечтанья. Хотелось ему всего и сразу.
— Господи, ниспошли мне случай! — молился он, глядя на увенчанные крестами купола церквей.
И случай представился, когда Ушаков вызвал молодого копииста в свой кабинет.
— Молодец, Иван! Хоть и служишь без году неделя, да только тобой Хрущов нарадоваться не может. Справный работник, говорит. Ко всем делам прилежание выказываешь.
