— Лейтенант Абвера, герр штандартенфюрер.
— Хорошо, лейтенант. Расскажите, что произошло с вами за последние два дня?»
Мой так называемый рассказ длился почти час, хотя я и старался врать правдоподобнее, вставляя ключевые моменты, происшедшие за это время. Например, командиром моей «тридцатьчетверки» был погибший рядовой Истомин, являющийся в действительности сотрудником НКВД. Повезло, что в танке на четыре человека экипажа нас оказалось пятеро. Я же за все время боя пролежал на днище танка, притворяясь сильно контуженным. Потому как являюсь честным солдатом Рейха и в своих стрелять не желал. Офицер проглотил эту ложь не моргнув и глазом. Поняв, что о нападении на оба лагеря я ничего не знаю, сразу потерял ко мне интерес. Почему-то его интересовало именно нападение на лагерь военнопленных, уничтоженная нами техника в селе его особенно не волновала. Дальше допрос быстро закончился.
* * *
Нас так и не накормили, и, хмуро вздохнув, я стал устраиваться спать. Сейчас я самый боеспособный из нас четверых. Еще через полчаса очнулся старшина.
— Ну что, Федя, как себя чувствуешь?
— Непонятно, товарищ капитан, — ответил старшина и начал ощупывать себя руками.
— О, слышишь уже хорошо.
Как ни странно, старшина был в более приличной форме, чем я думал. Походив по сараю туда-сюда, он лег рядом с нами, и мы с радистом начали посвящать его в наш план, получивший его полное одобрение. Закрыв со старшиной радиста своими телами от взглядов предателей, лежавших в противоположном углу сарая, мы позволили ему и дальше раскачивать длинный гвоздь, забитый в стену.
Толчок в плечо разбудил меня. Открыв глаза, я увидел темный силуэт склонившегося надо мной человека. Определив по торчавшим вихрам, что это старшина, спросил свистящим шепотом:
— Что? Рано же еще.
Действительно было еще рано. Сквозь щель было видно встающую луну.
— Товарищ капитан, там за стенкой кто-то шебуршится.
Мне в руку лег стержень из холодного металла. Ощупав его, понял, что это гвоздь двухсотка, все-таки вытащенный радистом из доски. Хозяева использовали его как крючок для упряжи. Вставая, я зашуршал соломой и замер на миг. Со стороны двух предателей продолжал раздаваться храп. Выйдя на середину сарая, я весь превратился в слух, слева встал старшина. Было тихо, только слышны шаги часового, ходившего около двери. Вдруг снаружи послышалось поскуливание.
— Чертова собака, пшла вон! — послышался крик часового на немецком. Послышался удар, и громкий визг обиженной собаки стал удаляться.
В углу зашевелился один из предателей и, привстав, стал прислушиваться к смеху часового. Я подбежал и футбольным ударом в голову оглушил первого. Потом навалился на второго, спавшего рядом, сжал его гортань и с силой вдавил ее. Послышался сип и бульканье из поврежденного горла. Сжав кулак, ударил его в висок. Предатель замер, только из горла продолжало доноситься бульканье. Повернувшись к первому, понял, что добивать уже не требуется. Старшина закончил за меня. Быстро подойдя к двери, встал рядом со старшиной и тоже стал прислушиваться к происходящему снаружи. Судя по всему, часовой так ничего и не услышал и продолжал ходить недалеко от двери. Найдя довольно большую щель размером в пару сантиметров, я смог разглядеть охранника. Хорошо освещаемый луной часовой повернулся к нам боком и, остановившись, замер. Постояв так минуту, продолжил хождение от одного угла сарая до другого. Расстояние для броска было нормальное, только вот просунуть руку наружу и метнуть гвоздь не получится из-за малого размера щели. Знаками показав старшине ложиться отдыхать, я вернулся на свое место и, прижав губы к уху старшины, тихо сказал:
— Уходим на рассвете.
Кивком показав, что понял, старшина отодвинулся и, замерев, стал издавать легкое похрапывание. Восхитившись мастерством старшины так подделывать звуки спящего человека, я стал обдумывать, как уложить часового. Ладно, как говорится, утро вечера мудренее.
Старшина разбудил меня за час до рассвета. Тихо сказав мне на ухо, что караул только что сменился, тенью скользнул к двери и замер, прислушиваясь.
Встав и потянувшись, я подошел к щели и посмотрел на нового часового. В отличие от прошлого, этот был вооружен карабином. Чтобы его завалить, у меня был только один выход. Отойдя от щели на пару метров, я остановился и начал разрабатывать кисти рук и пальцы, возвращая им чувствительность. Был только один шанс из тысячи, что у меня получится. Проснувшиеся бойцы с надеждой смотрели на мои приготовления. Достав гвоздь, я осмотрел его. Нормально, остро заточен, уже хорошо. Подкинул его на ладони, примериваясь к броску.
В немецком лагере Шведа готовили на совесть, так что я надеялся на его моторную память. Сделав несколько тренировочных движений рукой, стал ждать. Сердце в груди вдруг стало громко бухать, странно, я раньше был совершенно спокоен, а тут напал мандраж. Несколько раз глубоко вздохнув, смог успокоиться. Снова приготовившись, я внимательно смотрел на часового, обрисованного луной, сквозь многочисленные щели. И как только в нужной мне щели появился его силуэт, метнул гвоздь. Остро заточенный стержень вылетел сквозь дыру и, пролетев три метра, воткнулся острием в висок часовому. С тихим стуком и бряканьем амуниции тело караульного упало.
— Давай начинай, — прошипел я в сторону бойцов.
Старшина с радистом стали отрывать плохо прибитую доску, обнаруженную радистом в процессе осмотра сарая. Плохо было то, что она находилась прямо у дверей, а значит, под наблюдением часового. Стоящий рядом с ними Осокин сквозь щели наблюдал за улицей.
— Готово, товарищ капитан, отошла, — услышал я тихий шепот старшины и, отодвинув его в сторону, с трудом протиснулся наружу.
Я быстро подбежал к часовому и подхватил его карабин, соскользнувший с плеча во время падения. Открыв затвор, проверил, есть ли патрон в стволе. Держа оружие наготове, стал осматриваться, было тихо, село спало. Посмотрев в сторону леса, увидел едва заметное просветление на горизонте.
— Федя, сними с него амуницию, быстро.
Я стоял рядом со старшиной, возящимся с застежками ремней, слушал тихую ругань радиста, помогавшего Осокину протиснуться сквозь проделанную щель.
— Товарищ капитан, он живой, — тихо воскликнул старшина.
Наклонившись над часовым, я понял, что гвоздь вошел в висок всего на сантиметр, и ударом оглушил его. Достав из чехла штык-нож, я спокойно вогнал его под ребра часового. Теперь уж точно труп.
— Держите, товарищ капитан, — сказал старшина, протягивая мне немецкую разгрузку.
Отдав карабин радисту, я стал быстро надевать ее на себя, при этом скомандовав старшине еще и снять с убитого сапоги — у радиста сапоги давно каши просили, да и у старшины были не лучше. Застегнул ремень на поясе, стал накидывать на плечи ремешки, только отрегулировать их под себя в темноте у меня не получилось. Отдав бойцам две обнаруженные гранаты, так называемые «колотушки», тихо двинулся к окраине села, держась тени заборов. Осторожно проскользнув мимо еще двух часовых, мы попали на площадь, которую охраняли аж трое фрицев. Крепко сжимая цевье карабина, я тихо перемещался, прячась в тени раздавленных и уцелевших машин. Видно, немцы не все успели эвакуировать из села. Стоящая особняком легковушка привлекла мое внимание. Судя по обводам, это был плавающий вездеход. Кивком указав на него Сурикову, знаками показал, что хочу забрать его, не обращая внимания на заметно округлившиеся глаза бойцов, уже хорошо различимых в рассеивающейся темноте. Снова, уже сердитым жестом, показал на машину. С одной стороны от часовых ее прикрывал здоровенный трейлер, зачем-то оказавшийся на улицах села. С другой — борт грузовика с раздавленной нами кабиной.
