— Похоже, наши их, товарищ капитан. Ножами сняли. Ни документов, ни оружия нет.
«Вот он, тот пост, который должен был тут быть! Ну и ладно!»
Разглядывая деревню в бинокль, я мысленно матерился. Слева река, справа пруд, переходящий в болото, дальше лес. Проехать можно только через деревню. В которой расположились немцы: пост с «колотушкой» и станковым пулеметом на въезде, за крайней хатой явно «штуга» спряталась — ствол кургузый торчит, пехота еще… Выход только один — на полном ходу проскочить, не ввязываясь в бой, а погранцы пусть идут в обход и встречают нас с той стороны. Ну или мы их — как получится. Дам им час форы, должны успеть. Передал бинокль Сурикову:
— Попробуем проскочить. Но сначала надо снести пушку, так что как выедем на открытое место, сделаешь короткую. — Старшина угукнул, не отрываясь от бинокля. — Потом жарь во всю железку. Жаль, не видно, что там дальше в деревне…
— Самоходка там, товарищ капитан, — подтвердил мои подозрения Суриков. — Но если немцы в ней не сидят, проскочим.
— Так то если не сидят…
Танк, медленно набирая скорость, выехал из леса, где мы прятались, на дорогу. «Тридцатьчетверка» замерла. Выстрел. Около пушки появился куст разрыва. Добавив еще снаряд, мы рванули вперед и проскочили пост. Вторая остановка — напротив замеченной ранее самоходки. Башня повернута заранее, так что наведение много времени не занимает… Выстрел!..
Впереди — улица, заполненная грузовиками, мотоциклами, легковушками. У здания, где раньше размещался сельсовет, скопление штабных машин. Из-за угла выворачивают два грузовика, набитых солдатами. Не помня себя, я заорал:
— ДАВИ-И-И!!! Дави сук! Дави тварей!!!
Танк, подпрыгивая и качаясь, вминал в землю, плющил технику и людей…
Мы выскочили из деревни и, раздавив вместе с артиллеристами противотанковую пушку другого поста, рванули по дороге дальше, не обращая внимания на щелчки пуль по броне. Въехав в лес, проскочили до развилки и…
— Стой! Бронебойным!..
Но было поздно, нас ждали. Удар, еще удар. Машина тряслась под попаданиями снарядов четырех немецких танков. Двигатель заглох, запахло гарью.
— Экипаж, из машины! — приказал я, наводя прицел под башню ближайшего противника. Смахивая кровь, текущую на глаза с рассеченного лба, нажал на педаль спуска. На месте T-III вспух огненный шар. Явно рванул боезапас.
«Тридцатьчетверку» изрядно тряхнуло. Из последних сил перевалившись через край люка, я скатился по броне на землю и пополз в канаву за танком. Перед глазами все плыло. Вдруг меня кто-то подхватил под локти и потащил в лес. По лицу били ветки. Пытаясь прикрыться рукой, обнаружил, что держу МП. Тут деревья закружились, и я потерял сознание.
Мы уходили все дальше и дальше. С момента, когда немцы сожгли «тридцатьчетверку», прошло меньше суток. Очнулся я как-то внезапно, ночью. Шагах в пяти-семи неярко горел костер, над которым висел котелок, источающий приятный мясной запах. Около костра спали незнакомые красноармейцы. Один оперся рукой на «Максим» без щитка и, шевеля в такт свободной рукой, что-то негромко говорил бойцу в фуражке. Еще раз осмотревшись, я заметил человеческое тело, завернутое в плащ-палатку, лежащее рядом со мной и издающее легкое похрапывание. Попробовал приподняться, и сразу закружилась голова, начало подташнивать, что заставило меня со стоном рухнуть обратно. Храп сразу же прекратился, и на меня уставились обрадованные глаза Молчунова.
— Товарищ капитан, вы очнулись! — Вскочив на ноги, радист рванул куда-то вправо. Бойцы, разговаривающие у пулемета, обернулись на шум. В красноармейце с фуражкой я узнал старшину, который, легко вскочив и хлопнув по плечу собеседника, направился ко мне, но подойти не успел. Радист притащил за руку зевающую девушку в форме военфельдшера с двумя кубарями в петлицах, блеснувшими при свете костра. Присев около меня, девушка затараторила:
— Товарищ капитан, у вас контузия и легкие множественные осколочные ранения. Некоторые из осколков я удалила, когда вы были еще без сознания. Но несколько осталось — слишком мелкие.
Ну понятно. Это осколки брони, которые откололись при попадании бронебойной болванки.
Стараясь не коситься на голые коленки военфельдшера, торчащие из-под форменной юбки, я спросил, старательно прокашлявшись:
— Вода есть? Пить хочется!
Девушка сразу же достала из санитарной сумки фляжку и, не давая ее в руки, старательно напоила меня. Потом настала очередь похода в ближайшие кусты, а когда мы с помогавшими мне старшиной и радистом вернулись, фельдшерица уже спала, завернувшись в плащ-палатку.
Устроившись возле дерева, я велел рассказывать, что произошло за время моего нахождения в бессознательном состоянии. Рассказывал старшина:
— Мы с Полиповым расстались с вами там, у деревни. Обошли мы ее спокойно. Было, правда, два парных патруля, но мы их обошли по краю болота. Когда вышли к дороге, где договорились встретиться, обнаружили моторизованную колону, стоящую на отдыхе. Хотели вернуться и перехватить вас на дороге из деревни, но не успели. Немцы, услышавшие бой в деревне, успели приготовиться. Пригнали танки, следовавшие во главе колоны. Вы выскочили из-за поворота на развилку прямо под их пушки. Как только вас подбили, мы подбежали к вашим бойцам, покинувшим танк. Потом к вам, когда вы успели выскочить из своего, прежде чем он загорелся. Мы открыли огонь по пехоте, прижимая ее к земле. Вас под руки подхватили ваши бойцы и потащили в лес. Повезло, что подбили на опушке и мы смогли оторваться от преследования… — И, замолчав, он наклонил голову.
Я понял, что кто-то не вернулся.
— Кто?
— Полипова на опушке, когда он нас прикрывал, скосило из танкового пулемета, а Манкова еще около танка в живот ранило. Он остался нас прикрывать. Минуты две слышали его СВТ, а потом разрыв гранаты. У него была одна. Отошли на два километра и сделали вам носилки и несли уже на них. Немцы нас не преследовали. Я пробежался вокруг и к месту боя, немцы там еще были, но в лес не заходили. К обеду встретили бойцов сто шестнадцатого стрелкового полка. Одиннадцать человек под командованием старшего лейтенанта Косолапова. Позвать его, товарищ капитан?
— Почему он сам не подошел, не представился?
Старшина пожал плечами:
— Мы не пустили, товарищ капитан. Вы не в том еще состоянии были. Сейчас позову. — Вскочив, он подошел к бойцу, с которым разговаривал у «Максима», и, наклонившись, что-то ему сказал. Мне вдруг как-то сразу захотелось есть. Я даже застонал от доносившихся от костра запахов. Радист, начавший клевать носом, встрепенулся:
— Что-то болит, товарищ капитан?
Отрицательно покачав головой, я велел ему ложиться спать. Завтра может быть тяжелый день. Согласно кивнув, радист тут же пристроился около одного из спящих красноармейцев и быстро уснул. Скрипнув сапогами, подошел незнакомый командир, плохо различимый в темноте, и, вытянувшись, представился:
