— Ну… с вашей гадалкой! Ничего она мне не помогла, только…
— Маргарита Александровна звонила мне, — перебил меня майор. — И рассказала о вашей встрече. Так что я в курсе. Вам удалось поговорить с матерью?
— Нет.
— Почему?
— Она ничего не хочет говорить.
— Тяжелый случай, — пробормотал майор. — И узнать больше не у кого. Единственная женщина, которая тоже могла бы пролить свет на эти события, мертва. Я говорю о Наталье Родионовне.
— Что же делать?
— Я все понял. Думаю. — Какое-то время мы молчали. Очевидно, в голове майора шел сложный мыслительный процесс. — Давайте встретимся с вами завтра в восемнадцать тридцать и кое к кому заглянем.
— В цирк к иллюзионисту, — мрачно пошутила я. — Или к чревовещательнице.
— Не совсем. К одному психологу.
Я даже не удивилась. Мне стало казаться, что майор Губарев, как фокусник, вытаскивает из шляпы разных людей, которые, как он думает, могут помочь ему в расследовании запутанного дела. Что ж, психолог так психолог! Может быть, в следующий раз мы направимся к глотателю шпаг или к пожирателю огня. Я была готова и к этому!
Глава 11
Встретившись на другой день с Губаревым, я поинтересовалась: куда мы идем?
— В институт Сербского.
— В психушку? — испугалась я. — Но со мной все в порядке. Я вас сразу предупредила, что я — нормальная. Я не знаю, почему у меня возникают видения.
— А я и не говорю, что вы сумасшедшая. Просто надо сообразить, как разговорить вашу маменьку. Иначе мы ничего никогда не узнаем.
— А…
Я уже переговорил с одним психологом по телефону и вкратце обрисовал ситуацию. Она вызвалась нам помочь. Зовут ее Марина Никандровна. Это моя старая знакомая.
— Как и Маргарита Александровна? — не удержалась я.
И тут я увидела, что Губарев улыбается.
— Маргарита Александровна мне так и сказала: по-моему, я здорово разочаровала Аврору, но у меня еще будет шанс реабилитировать себя.
— Посмотрим, — пробормотала я. — Честно говоря, я по правде подумала, что она… — Я запнулась.
— Шарлатанка? — закончил за меня майор.
— Что-то вроде этого.
— Нет. Это не так. Свой дар она неоднократно доказывала мне. На деле. Но я ни в чем не буду убеждать вас. И переубеждать. Вы все увидите и поймете сами. В свое время.
В кабинете психолога пахло пирогами. С капустой.
За столом сидела маленькая рыжая женщина и разговаривала по телефону. Увидев нас, она прикрыла трубку рукой и сказала:
— Минутку, сейчас освобожусь.
Мы сели на стулья около небольшого столика с блюдом пирогов.
— Правильно, молодец, — говорила она с кем-то.
— Пироги — во! — и Губарев поднял вверх большой палец.
Марина Никандровна, услышав слова майора, улыбнулась.
— Не перехвалите, — сказала она ему. — Вдруг пироги окажутся неудачными?
— Такого не бывает. Проколов в пирогах у вас еще не было. Как и в работе.
— Спасибо за комплимент.
Закончив разговаривать, Марина Никандровна повернулась к нам.
— Проверяла у сына домашнее задание. По русскому языку. К сожалению, приду поздно. Работы много. И не успею проверить дома. Поэтому приходится общаться по телефону. И заочно проверять уроки. Я изо всех сил стараюсь, чтобы это не вошло в систему.
— Ну и жизнь! — вздохнул майор.
— Куда же от нее деться! Чай поставить? С пирогами?
— Не отказывайтесь! — подмигнул мне майор.
— С удовольствием, — сказала я, подыгрывая ему.
— Это Марина Никандровна, талантливый психолог. Моя старинная приятельница. Она часто помогала и выручала меня в трудных ситуациях. Надеюсь, что поможет и на этот раз. А это Аврора, о которой я вам говорил.
— Очень приятно, — с улыбкой откликнулась Марина Никандровна. — Угощайтесь. А потом поговорим.
Пироги были восхитительными. Чай тоже. Крепкий, с мятой.
Марина Никандровна обратилась к Губареву:
— Вы вкратце рассказали мне по телефону, в чем тут дело. Как я поняла, ваша матушка, — перевела она взгляд на меня, — не хочет раскрывать вам свое прошлое. И поэтому следствие топчется на месте. Я верно схватила суть вашей ситуации? — Теперь она снова смотрела на майора.
— Совершенно верно, — подтвердил Губарев. — Все так и есть.
— Что же происходит с вашей матерью? Расскажите поподробнее.
— В молодости у нее погиб молодой человек. Купаясь в море. Прямо у нее на глазах. Потом… через год она вышла замуж за нашего отца. Потом родились мы с сестрой…
— И что же вас тревожит?
— Нас интересуют события, которые произошли в роддоме двадцать лет назад, — сказал майор. — Там одновременно лежали две женщины. Одна из них уже мертва. Вторая знает нужную нам информацию, но — молчит. Как разговорить ее?
— Сложный случай. В связи с трагическими событиями у нее произошла блокировка памяти. Она не хочет или не может ничего вспомнить. Но, с другой стороны, рождение дочерей уже не связано с какими-то потрясениями. Хотя… — Марина Никандровна замолчала. — Простите, Аврора, за деликатный вопрос. — А мать вас любит? Кстати, как ее зовут?
— Валентина Александровна.
И здесь я поняла, что должна сказать правду. Все как есть. Ничего не приукрашивая и не ретушируя.
— Нет. Меня — нет.
— А сестру?
— Нику любит.
— Любит или балует? Я раскрыла рот.
— А разве это не одно и то же? Психолог тихо рассмеялась.
— Конечно, нет. Люди часто принимают за любовь гиперопеку.
— Что это? — спросил Губарев. Ему вдруг стало интересно.
Гиперопека возникает в результате чувства вины, которое родители могут испытывать к ребенку. Они понимают, что не любят его, но признаться в этом не могут. Потому что это означает признать чудовищный факт — нелюбовь к собственному ребенку. Хотя это случается гораздо чаще, чем мы думаем. Зачастую мы все живем в плену стереотипов. Мы считаем, что родители должны обязательно, я подчеркиваю, обязательно любить своих детей. А дети в свою очередь обязаны любить родителей. И так далее. Между тем у достаточного количества женщин отсутствует привязанность к детям. Они просто не созданы для материнства. Но говорить в открытую об этом не принято. Это неудобно, неправильно. Поэтому большинство людей играют в очень сложные игры с окружающими, со своим «я». Они не могут быть искренними даже наедине с собой.
— Отчего это происходит? — задал вопрос майор.
