Ладно, хватит переживать по этому поводу. В конце концов,
она не в состоянии навеки запереть зверя в клетке и спрятать от посторонних
глаз.
Вокруг нее постоянно толпились люди, они собирались
группами, потом эти группы распадались, уступая место другим… И все разговоры
так или иначе касались особняка на Первой улице, судьба которого, похоже,
волновала родственников больше всего.
Всех без исключения искренне радовал тот факт, что
реставрационные работы в доме идут полным ходом.
Особняк на Первой улице имел для них поистине историческое
значение, и, естественно, они с ужасом наблюдали, как постепенно разрушается
семейная реликвия. Они ненавидели Карлотту. Роуан явственно ощущала это в
подтексте практически каждого приветствия или поздравления в свой адрес. Она
читала это в обращенных на нее взглядах. Наконец-то дом освободился от
презренной кабалы. Эта мысль, казалось, владела буквально всеми.
Осведомленность родственников относительно последних преобразований,
осуществленных в особняке, поражала Роуан. Им были известны даже цветовые
гаммы, избранные ею для отделки комнат, хотя сами комнаты никто еще и в глаза
не видел.
Ах, как это хорошо, говорили они, что Роуан сохранила всю
старую мебель в спальнях. А известно ли ей, что в кровати Карлотты прежде спала
Стелла, кровать, стоящая в комнате Милли, еще в незапамятные времена
принадлежала великой прародительнице Мэйфейров бабуле Кэтрин, а в той, что
находится в большой спальне и вскоре должна стать брачным ложем для Роуан и
Майкла, когда-то родился знаменитый дедушка Джулиен?
Что до ее планов строительства клиники, то они, похоже, ни у
кого не вызывали возражений. Напротив, почти все с радостью их поддержали, а
многие были просто в восторге уже от одного только названия: «Мэйфейровский
медицинский центр».
На прошлой неделе, когда Роуан в очередной раз встречалась с
Беа и Сесилией, она объяснила им, что самой важной задачей такого центра
считает поиск и разработку новых методов лечения и проведение исследований в
тех областях медицины, которые до сих пор оставались в стороне и не привлекали
к себе внимание ученых. Да, она, безусловно, хочет создать идеальные условия
для научных изысканий, однако центр ни в коем случае не станет этакой «башней
из слоновой кости». В первую очередь это будет огромная клиника, причем
значительная часть ее пациентов получит бесплатное лечение. И если в конце
концов Роуан удастся собрать вместе лучших невропатологов и нейрохирургов
страны и превратить клинику в самый передовой и комфортабельный центр,
способный в комплексе решать наиболее трудные проблемы неврологии, то это будет
означать, что ее мечта наконец стала реальностью.
– По-моему, это просто потрясающе! – воскликнула
Сесилия.
Кармен Мэйфейр тоже одобрила замысел.
– Давно пора, – сказала она за ланчем. –
Компания «Мэйфейр и Мэйфейр» никогда не скупилась в затратах и зачастую
выбрасывала на ветер миллионы, но впервые ей предстоит сделать что-то, на мой
взгляд, действительно стоящее.
Естественно, все это только начало. Нужно ли говорить, что в
перспективе Роуан видела прекрасно оснащенные реанимационные палаты и отделения
интенсивной терапии, дома, построенные для родственников особо тяжелых больных,
нуждающихся в постоянном уходе. Она мечтала о создании специальной программы
обучения, которая даст возможность супругам и детям пациентов активно
участвовать в процессе дальнейшей реабилитации близких им людей.
Ее воображение каждый день подсказывало все новые и новые
идеи: гуманитарные проекты, которые помогут исправить многие промахи и ошибки
традиционной медицины и исключить любые злоупотребления, школы повышения
квалификации для медсестер и сиделок…
Иными словами, само название «Мэйфейровский медицинский
центр» будет служить синонимом всего лучшего, передового и гуманного в этой
сфере.
Да, он непременно станет гордостью всего семейства. Иначе и
быть не может.
– Вам принести еще что-нибудь выпить?
– Да, бурбон, пожалуйста. Он великолепен.
До Роуан донесся чей-то смех.
Она отпила глоток и приветливо кивнула Тимми Мэйфейру,
который в этот момент здоровался с нею. Следом за ним подошли Бернадетт
Мэйфейр, с которой она уже мельком виделась на похоронах, очаровательная Мона
Мэйфейр, рыжеволосая дочка Си-Си, и лучшая подружка Моны, ее не то троюродная,
не то четвероюродная сестра Дженнифер Мэйфейр, девчонка-сорванец с почти таким
же, как у Роуан, низким и хрипловатым голосом.
Бурбон лучше пить охлажденным. Но холодным он ей не
нравился. Роуан сознавала, что несколько увлеклась спиртным, однако продолжала
потягивать его по глоточку, отвечая на бесконечные тосты, произносимые в разных
концах сада, – главным образом в честь возрождения особняка и по случаю
предстоящего бракосочетания. Такое впечатление, что иных тем для разговоров не
было вообще.
– Роуан, у меня сохранились фотографии еще со времен…
– …А моя мама вырезала и сохранила все газетные статьи…
– Знаете, у меня есть книги о Новом Орлеане, некоторые
очень старые. Если вам интересно взглянуть, я могу завезти их в отель…
– …Конечно, мы не станем вам надоедать с утра до ночи,
но хотелось бы хоть краешком глаза увидеть…
– Роуан, наши деды и прадеды родились в этом особняке…
Все, кого вы здесь видите, являются…
– Как жаль, что Дорогуша Милли не дожила до этого дня…
Бедняжка была бы рада увидеть…
– …Целая пачка дагеротипов… И Кэтрин, и Дарси, и
Джулиен. Кстати, Джулиен очень любил фотографироваться именно возле входной
двери. Есть несколько снимков, сделанных у этой двери…
Входная дверь?..
Мэйфейров становилось все больше и больше. Приехал наконец и
старый Филдинг, сын Клэя, – лысый, с тонкой, полупрозрачной кожей и
покрасневшими веками. Его подвели к Роуан и усадили рядом с ней.
Не успел старец опуститься на стул, как к нему тут же
вереницей потянулась молодежь, чтобы поздороваться и выразить свое
уважение, – точно так же, как до того все приветствовали Роуан.
Геркулес, черный слуга-гаитянец, поспешил подать Филдингу
бокал с бурбоном.
– Что-нибудь еще, мистер Филдинг? – спросил он.
– Нет, Геркулес, больше ничего не нужно. И никакой еды
– меня тошнит от одного ее вида. За свою жизнь я и без того уже съел более чем
достаточно.
Говорил он тихо, и голос звучал чуть глуховато, почти как
старухин – тогда, в особняке…
– Итак, Карлотты больше нет… – Сказанные мрачным
тоном слова были адресованы Беатрис, наклонившейся, чтобы поцеловать
его. – Я единственный из стариков, кто еще остался на этом свете.
