Только когда они садились в лимузин под оглушительный хор
приветствий и пожеланий и устроенный Мэйфейрами настоящий ливень из риса, Роуан
вдруг вспомнила другую церемонию, прошедшую в этой же церкви, и траурную
кавалькаду блестящих черных машин.
«А теперь мы едем по тем же самым улицам», – думала
она. Окутанная белым шелком, она уютно примостилась возле плеча Майкла, а он
целовал ее снова и снова, нашептывал все те чудесные глупости, которые молодые
мужья должны нашептывать женам: что она красавица, что он обожает ее, что
никогда не был так счастлив, что лучшего дня в жизни быть не может. Но важно
было не то, что он говорил, а то, что чувствовал: огромное счастье.
Роуан откинулась на сиденье, по-прежнему прижимаясь к его
плечу, с улыбкой закрыла глаза и принялась вспоминать все важные вехи своей
жизни: вручение дипломов в Беркли, первый рабочий день в больнице в качестве
штатного врача, первое появление в операционной и слова, впервые услышанные по
окончании самостоятельной операции: «Молодчина, доктор Мэйфейр, можете
зашивать».
– Да, самый счастливый день, – прошептала
Роуан. – И он только начинается.
Сотни гостей толпились на траве под большими белыми тентами,
натянутыми над садом, бассейном и лужайкой возле флигеля. Расставленные перед
домом столы под белыми скатертями ломились от роскошного южного угощения:
вареные раки, креветки по-креольски, джамбалайя, печеные устрицы, жареная рыба
с кайенским перцем и даже всеми любимая красная фасоль с рисом. Официанты в
нарядных ливреях разливали шампанское по высоким бокалам. Бармены смешивали
коктейли на любой вкус – стойки с большим ассортиментом напитков были и в зале,
и в столовой, и возле бассейна. Причудливо разодетые ребятишки всех возрастов
играли среди взрослых, прятались за расставленными на первом этаже пальмами в
кадках, а то вдруг – к явному стыду родителей – принимались с пронзительными
воплями носиться ватагами вверх и вниз по лестнице, заявляя, что видели
«призрака».
Под белым шатром на передней лужайке рьяно и весело играл
диксиленд, но оживленные разговоры временами заглушали даже музыку.
Майкл и Роуан несколько часов простояли в зале, спиной к
большому зеркалу, приветствуя Мэйфейров, пожимая руки, выражая благодарность,
терпеливо выслушивая все родословные и прослеживая родственные связи – прямые и
дальние.
Благодаря усердию Риты Мей Лониган на свадьбу пришли многие
из старых школьных приятелей Майкла. Они образовали собственный кружок
поблизости от молодых и жизнерадостно обменивались затертыми футбольными
байками. Рита Мей сумела откопать даже пару родственников, связь с которыми
была давно утрачена: милую старушку по имени Аманда Карри (с ней у Майкла были
когда-то очень теплые отношения) и некоего Франклина Карри, который учился с
отцом Майкла.
Если кто и радовался всему происходящему больше, чем Роуан,
то это Майкл – и он в отличие от жены был гораздо менее сдержан. Беатрис по
крайней мере дважды с интервалом в полчаса подходила к нему с горячими
объятиями, и каждый раз Майкл смущенно смахивал одну-две слезинки. А еще он был
тронут той любовью, с какой Лили и Гиффорд приняли тетушку Вивиан под свое
крыло.
Это было чрезвычайно эмоциональное время для всех. Мэйфейры
из разных городов обнимали родственников, с которыми не виделись годами, обещая
чаще наведываться в Новый Орлеан. Некоторые договаривались провести
неделю-другую с той или иной ветвью семейства. Каждую секунду срабатывали
фотовспышки, сквозь пеструю толпу прессы медленно прокладывали себе дорогу люди
с черными громоздкими видеокамерами.
Наконец поток прибывших на прием иссяк, и Роуан получила
возможность побродить среди гостей, убедиться, что праздник удался, и
одобрительно оценить работу тех, кто обслуживал банкет, то есть заняться прямыми
обязанностями хозяйки, которыми, как ей казалось, не следовало пренебрегать.
Легкий ветерок развеял дневную жару. Кое-кому из гостей по
тем или иным причинам пришлось уйти пораньше. Однако в бассейне визжали и
брызгались полуголые, в одних лишь трусиках, малыши. Рядом с ними оказались и
несколько подвыпивших взрослых, которые прыгнули в воду в полном облачении.
Официанты выкладывали на подогретые блюда новые горы еды и
без устали открывали ящики с шампанским.
Человек пятьсот (или около того), кого Роуан успела узнать
лично – своего рода костяк клана Мэйфейров, – вполне здесь освоились:
одни, присев на ступени лестницы, безмятежно болтали, другие осматривали
комнаты второго этажа, восхищаясь чудесными переменами, третьи бродили возле
столов с выставленными на всеобщее обозрение дорогими свадебными подарками.
Всех приводил в восхищение отреставрированный дом: и стены
зала, выкрашенные в нежный персиковый цвет, и бежевые шелковые портьеры, и
темно-зеленые строгие тона библиотеки, и сияющая белизной деревянная отделка.
Все глазели на старые портреты: после реставрации, в новых рамах, они были
аккуратно развешаны по всему залу и комнатам первого этажа. Особое внимание
привлекал портрет Деборы над камином в библиотеке. Лили и Беатрис устроили
Филдингу экскурсию по дому: отвезли его наверх в старом лифте, чтобы он мог
осмотреть каждую комнату.
Питер и Рэндалл устроились в библиотеке со своими трубками,
затеяв спор о различных портретах, датах их написания и авторах. А еще их
интересовал вопрос, какова будет цена творения Рембрандта, если Райен
попытается его выкупить.
С первыми каплями дождя оркестр перешел в дом, в дальний
конец зала. Китайские ковры свернули, и молодежь принялась танцевать, многие
ради удобства даже сняли обувь.
Играли чарльстон. Зеркала дрожали от неистового рева труб и
безостановочного топота.
Перед глазами Роуан мелькало множество разгоряченных и
взволнованных лиц, и на какое-то время она потеряла из виду Майкла. Лишь на
несколько минут ей удалось укрыться от толпы в дамской туалетной комнате, куда
вела дверь из библиотеки. Пробегая мимо Питера, пребывавшего в одиночестве и,
кажется, начавшего уже клевать носом, она махнула ему рукой.
Роуан заперла дверь и постояла в тишине, стараясь унять
сердцебиение и внимательно разглядывая собственное отражение в зеркале.
Она показалась себе усталой, поблекшей, совсем как букет,
который ей предстояло позже бросить через перила лестницы. Помада стерлась,
лицо побледнело, но глаза сияли, не уступая блеску изумруда. Она осторожно
дотронулась до него, слегка поправила, потом опустила веки и мысленно
представила себе портрет Деборы. Все-таки правильно, что она надела фамильную
реликвию. Правильно, что празднует свадьбу так, как того ожидали родственники.
Она снова взглянула на себя в зеркало, стараясь навсегда сохранить в памяти эту
минуту, словно дорогую сердцу фотографию, спрятанную между страниц дневника.
Этот день… среди них… когда все собрались…
