Кроме того, для меня очень важно остаться здесь и ждать
Роуан. В конце концов, прошло всего каких-то два месяца, а ей, возможно,
понадобятся годы, прежде чем она сумеет разрешить эту проблему. Роуан всего
тридцать лет, а в наш век это еще молодость.
Зная ее так, как я, и являясь единственным, кто хоть в
какой-то мере ее понимает, я убежден, что Роуан придет в итоге к истинной
мудрости.
Вот как я толкую происшедшее. Мэйфейрские ведьмы, земные
ведьмы, не существуют и никогда не существовали, и все соглашение – сплошная
ложь; в моих первых видениях меня посетили добрые существа, которые
надеялись, что я сумею покончить с царством зла.
Интересно, злятся ли они на меня теперь? Неужели они
отвернулись из-за моей неудачи? А может, они убедились, что я старался изо всех
сил, используя единственное средство в моем распоряжении. Видят ли они то, что
я вижу? Видят ли они, что Роуан вернется и что это еще не конец истории?
Не знаю. Зато я знаю, что в этом доме не прячется зло и по
комнатам не бродят духи. Наоборот, в нем удивительно легко дышится, он кажется
чистым и ярким, чего я и добивался.
Я неспешно исследовал все чердаки и обнаружил интереснейшие
вещи. Нашел все рассказы Анты. Они потрясающи. Сижу в комнате на третьем этаже
и читаю их при солнечном свете, льющемся в окно, и чувствую вокруг себя Анту –
не привидение, а живое присутствие женщины, которая писала такую тонкую прозу,
стараясь выразить свою муку и борьбу и свою радость от обретения свободы, пусть
и недолгой, в Нью-Йорке.
Кто знает, что еще я там найду. Возможно, за какой-нибудь
балкой спрятана биография Джулиена.
Жаль только, что у меня так мало сил и я так медлителен.
Прогулка по дому превращается для меня в тяжелую работу.
Хотя, конечно, лучшее место для прогулок невозможно и
представить. Я всегда это знал.
Сейчас стоят теплые дни, и наш старый розарий возвращается к
жизни во всем своем великолепии. Только вчера тетушка Вив призналась, что всю
жизнь мечтала на склоне лет ухаживать за розами и что отныне станет заботиться
о них. Ей нужна лишь небольшая помощь садовника. Кажется, он еще помнит
времена, когда за розами ухаживала «старая мисс Белл», и буквально забрасывает
тетушку названиями различных сортов.
Превосходно, что тетушка здесь так счастлива.
Лично я предпочитаю менее капризные цветы. На прошлой
неделе, когда на террасе Дейрдре вновь установили сетки, а для меня поставили
новенькое кресло-качалку, я заметил, что по новым деревянным перилам вовсю
разрослась жимолость, точно так, как когда мы впервые пришли сюда.
А перед домом, на клумбах, под вычурными камелиями
расцветает ночная красавица, а еще низкорослая цветная крапивка, которую мы
называли из-за ее желто-оранжево-коричневых цветков «яичница с ветчиной». Я
велел садовникам не трогать эти растения. Пусть приобретут свой прежний дикий вид.
В конце концов, в нашей жизни и так слишком много заранее заданных узоров. Мне
кажется, будто я передвигаюсь от многоугольников к прямоугольникам и квадратам,
когда брожу по саду, а хотелось бы мягких линий, смазанных границ, утопающих в
зелени, как это всегда было в Садовом квартале моего детства.
Кроме того, сад перестал быть достаточно уединенным местом.
Когда люди толпами проходят по улицам, направляясь к маршруту парада на
Сент-Чарльз-авеню, чтобы посмотреть на проезд короля или покрасоваться в своих
карнавальных костюмах, слишком много голов поворачиваются в сторону особняка.
Сад должен быть более укромным.
Кстати, из-за этого сегодня произошла очень странная вещь.
Но для начала я вкратце опишу прошедший день – все-таки это
Марди-Гра, величайшее событие.
Все пять сотен Мэйфейров явились с утра пораньше, так как
королевский парад проходит по Сент-Чарльз-авеню около одиннадцати. Райен, как
всегда, обо всем позаботился: в девять организовали завтрак а-ля фуршет, в
полдень накрыли ланч и весь день подавали чай и кофе.
Все было, по-моему, превосходно, особенно если учесть, что
мне не пришлось ничего делать, а только лишь изредка спускаться в лифте,
пожимать руки, целовать щеки и, сказавшись усталым, что не было ложью,
отправляться обратно наверх – передохнуть.
В своих прежних мечтах я именно так управлял этим домом.
Эрон был под рукой, помогал, и тетушка Вив с удовольствием принимала гостей.
С верхней террасы я наблюдал, как дети бегают взад-вперед из
сада на улицу, играют на лужайках перед домом и даже купаются в бассейне,
пользуясь чудесной погодой. Сам я ни за какие сокровища не приблизился бы к
этому бассейну, но мне было приятно смотреть, как в нем плещутся ребятишки,
действительно приятно.
Чудесно сознавать, что все это возможно благодаря старому
дому, и не важно, есть в нем Роуан или нет. Есть в нем я или нет.
Но около пяти, когда веселье пошло на спад и кое-кто из
детей уже успел уснуть, а все остальные ждали последнего парада, моему покою
пришел конец.
Оторвавшись от «Войны и мира», я увидел перед собой Эрона и
тетушку Вив. Я заранее знал, о чем пойдет речь.
Я должен одеться, должен что-то съесть, хотя бы попробовать
блюда без соли, которые Генри с такой тщательностью приготовил для меня. И
просто обязан спуститься вниз.
И я должен пройтись до авеню, говорила тетушка Вив, чтобы
увидеть хотя бы последний парад Марди-Гра.
Как будто я сам не знал этого.
Эрон, до этого молчавший, предположил, что, возможно, мне
будет полезно побывать на параде после стольких лет и развеять скопившуюся
мистику. Разумеется, он будет рядом со мной весь парад.
Не знаю, что на меня нашло, но я согласился.
Я надел темный костюм, галстук, как полагается, расчесал
волосы, любуясь на седину, и спустился вниз, чувствуя неуверенность и
скованность после стольких недель, проведенных в халате и пижаме. Тут же
начались объятия и поцелуи, посыпались теплые приветствия десятков
родственников Роуан, которые слонялись повсюду. Как я хорошо выгляжу! Как я
окреп! И тому подобные утомительные замечания – все из лучших побуждений.
Майкл, сердечник-инвалид. Я задохнулся от того, что просто
спустился по лестнице!
Как бы там ни было, в шесть тридцать я уже медленно брел на
парад в компании Эрона. Тетушка Вив вместе с Беа, Райеном и толпой других
родственников ушла вперед. Начали бить те самые барабаны, выстукивая
дьявольский бешеный ритм, словно сопровождая осужденную ведьму, которую везут в
тележке к поленнице дров.
Я ненавидел этот бой всем сердцем, как ненавидел огни,
освещавшие парад, но я знал, что Эрон прав. Я должен это увидеть. А потом, я не
испытывал никакого страха. Ненависть – это одно, страх – совсем другое. В своей
ненависти я был совершенно спокоен.
