– Конечно понимаю, – с досадой поморщился Никита, – мы с вами это уже обсуждали.
– Значит, плохо обсуждали!
– Но я же стараюсь вести себя цинично… Куда уж более!
– А стоит ли? – неожиданно задумался режиссер. – Давай-ка попробуем представить себе состояние Дантеса. В принципе он был человеком неглупым, поэтому прекрасно сознавал последствия своей дуэли с Пушкиным.
Никита уныло глянул в дуло бутафорского пистолета, опустил его вниз и буркнул:
– Ну и что? Это не помешало ему оставаться марионеткой в руках Геккерена.
– Думаешь? – мгновенно взвился Воронцов. – Да разве смогла бы такая женщина, как Наталья Николаевна, заинтересоваться марионеткой?
– А какая она была женщина? – удивился Сергей. – Принято считать, что не слишком-то умной… Именно поэтому ей и приглянулся столь же недалекий Дантес.
– Не слишком-то умной… – вслед за Сергеем повторил режиссер. Сейчас у него было такое выражение лица, словно бы он испытывал желание сказать нечто важное, выдать некую историческую тайну, известную только ему одному. Однако подобные колебания продолжались недолго. Так и не решившись сообщить ничего сокровенного, Воронцов выдал собравшимся давно известный исторический факт: – Наталья Николаевна свободно владела четырьмя языками и хорошо разбиралась не только в живописи и музыке, но также в математике. Кроме прочего, она считалась лучшей шахматисткой Петербурга! А кто из вас, современных бездельников, хорошо знает хотя бы два языка и способен внятно объяснить, что такое бином Ньютона? Вот то-то же! Ну и кто тут получается «не слишком умен»? Что касается ее интереса к Дантесу…
– Она не столько им интересовалась, сколько пыталась отомстить мужу за вечное безденежье и непрестанное блядство! – неожиданно перебил Никита. – Да ведь сам Пушкин даже не пытался ничего скрывать! Зачем в самый день свадьбы он признался новобрачной, что она – его сто тринадцатая любовь?! А если бы Наталья Николаевна в ответ сообщила, что он у нее далеко не первый, как бы Александр Сергеевич, интересно, отреагировал, а?
– Стоп-стоп-стоп, – решительно захлопал режиссер. – Мы совершенно ушли от темы. Давай лучше, мой дорогой Жорж, вспомним, что произошло сразу после кончины поэта. Да петербургская публика хотела растерзать не только семью Дантеса, но даже врачей, что лечили Пушкина! Хотя врачи, терзавшие раненого клизмами и пиявками, тут были совершенно ни при чем – в те времена еще не умели лечить таких ран на дому… Кстати Дантес, несмотря на все свои дальнейшие успехи на государственном поприще, за всю оставшуюся жизнь так и не нашел успокоения.
– Это только красивая легенда, – продолжал упорствовать Никита. – Не верю я, что он так уж раскаивался… Тем более что одной из причин дуэли было несомненное желание прославиться. И уж если не в веках, то хотя бы среди своих современников и друзей-гомосеков.
– А с чего ты взял, что Дантес был педерастом? – прищурился Воронцов.
– Прочел статью в журнале, да и вашу брошюру тоже, где написано, что однополчанин и друг Дантеса князь Трубецкой говорил о сослуживце так: «За ним водились шалости, но совершенно невинные и свойственные молодежи, кроме одной, о которой, впрочем, мы узнали гораздо позднее. Не знаю, как сказать: он ли жил с Геккереном или Геккерен жил с ним…»
– Какая выборочная память… – двусмысленно подметила Евгения.
– Я тоже когда-то читал, – вспомнил Сергей, решив поддержать друга, – что гомосексуальные отношения с Геккереном ложились грязным пятном на репутацию Дантеса и могли испортить его успешную карьеру. Поэтому он избрал жену Пушкина предметом своих гнусных домогательств, чтобы ни у кого не было оснований сомневаться в его сексуальных предпочтениях.
– А мне кажется, что от природы он вообще был двухстволкой, – заявил Олег. Воронцов посмотрел на него с явным недоумением, поэтому «д’Аршиак» тут же пояснил: – Я имею в виду, что Дантес мог заниматься сексом с представителями обоих полов сразу, причем с одинаковым наслаждением.
– Понятно… – усмехнулся режиссер, – значит, по-вашему, величайший поэт России пал жертвой зловещего заговора иноземных педерастов?
Актеры переглянулись, а Никита пожал плечами:
– А разве это недостойная цель для составления заговора?
– Хорошо, – медленно и с расстановкой начал Воронцов, – я не собираюсь снимать обвинения с Геккеренов, но задумайтесь сами над очень простым фактом: когда Наталья Николаевна и Дантес познакомились в 1835 году, то обоим исполнилось по двадцать три года, и при этом он был самодовольным красавцем, а она – писаной красавицей. Если бы в те времена проводили конкурсы красоты, то она, несомненно, стала бы «миссис Россия-1835». Да и француз ее стоил, поскольку своей ловкостью и авантюризмом напоминал д'Артаньяна. Разве они не могли понравиться друг другу? У Nathalie, – тут режиссер произнес ее имя с подчеркнутым французским прононсом, – имелся тридцатишестилетний муж, который, несмотря на посвященные ей стихи, превратил свою «богиню» в машину для деторождения, словно простую деревенскую бабу. Кроме того, он часто уезжал из дома и в своих поездках старался не пропускать ни одной юбки. Что касается Дантеса, то у него ситуация была еще хуже – сорокатрехлетний и весьма ревнивый любовник! Ну и как было этим юным ровесникам не полюбить друг друга? Могу даже предположить, что их взаимная любовь вспыхнула с первого взгляда.
– Взаимная? – отчего-то удивилась Наташа.
– Да-с, моя душечка, именно так оно и было.
– Должно быть, сам Пушкин знал или, по крайней мере, догадывался об этих чувствах, – предположила Марина, – иначе зачем ему было писать в «Онегине»: «Я вас люблю (к чему лукавить?), / Но я другому отдана; / Я буду век ему верна…»
– «Онегина» он написал за пять лет до прибытия Дантеса в Россию, – поправил ее Сергей.
– В таком случае, – продолжала упорствовать Марина, – он заранее предчувствовал будущее, вот и…
– При чем здесь предчувствия? – прервал ее Никита. – Молоденькая Натали тоже втрюхалась во французика, словно какая-нибудь гризетка. Именно это известие об ее моральной, а не физической измене доконало Пушкина. Он схватился за пистолет, поскольку понял, что по-настоящему никогда не был любим своей женой.
– В том, что вы говорите, есть какое-то святотатство, – не сдержавшись, гневно воскликнула Наташа.
– Возможно, вы правы, однако самое главное состоит в другом! – поддержал ее режиссер.
– В чем это? – спросил Никита, явно увлекшись обсуждаемой темой.
Воронцов приблизился к Никите вплотную, взял за плечи и, внушительно заглянув в глаза, медленно произнес:
– Они оба были ведомы дьяволом! Пушкин был открыт для черта за свои грехи, поэтому тот и решил его судьбу на Черной речке. Но для этого дьяволу нужен был человек, ненавидевший гениального поэта. Им-то и оказался иностранец Дантес. Он идеально подходил на эту роль, поскольку из-за своей зависти и распутства был открыт черту не меньше своей жертвы!
