– Разумеется, – кивнул Сергей. – Но наших «типа историков» ничто не смущает. Им вынь да положь рукопись, написанную самим Платоном или Аристотелем, да еще заверенную графологической экспертизой, а иначе они отказываются верить в существование этих философов или делают их чуть ли не современниками Ньютона. Ну что вас еще интересует?
– Насколько я понял, главная идея этой «новой хронологии»… – начал было Никита.
– Точнее сказать – «хренологии», – съязвил Сергей.
– … состоит в том, чтобы максимально возвеличить российскую историю?
– Совершенно верно. Россия – родина слонов, Тамерлана, основателей Рима и много кого еще. И эти «хренологи» даже не задумываются над тем, что великую историю России творили эфиопы и грузины, татары и хохлы, евреи и немцы, однако правом на гордость они хотят владеть монопольно!
– Ага, – с наигранной задумчивостью пробормотал приятель. – Ну, тогда мне, кажется, ясен основной мотив данного преступления…
– Какого преступления? – удивился Сергей. – Которое совершают против здравого смысла авторы этой «хренологии»?
– Нет, я говорю об убийстве Пушкина. На самом деле это был жидомасонский заговор с целью лишить Россию ее самосознания…
– И оставить без ничего! – первой уловив иронию в нарочито серьезном тоне своего возлюбленного, воскликнула Лиза. – Ведь «Пушкин – это наше все»…
Как ни странно, ей никто не ответил: Сергей уже упоенно целовался с Наташей, а Никита смотрел на их ласки странно застывшим взглядом…
Тем вечером в театре было настолько холодно, что у актеров шел пар изо рта. В центре сцены стоял красный диван, а незамысловатая декорация из высоких полок с книгами представляла собой интерьер пушкинского кабинета. Пушкин-Сергей лежал на диване, накрытый клетчатым пледом, а подле него сидел Данзас-Андрей.
– Как жена моя и что она делает? – тихо спросил Сергей.
– Она занята с посетителями. Много добрых людей принимают в тебе участие – зала и передняя полны с утра до ночи.
– Кто именно приходил ко мне?
– Жуковский, Вельегорский, Вяземский, Тургенев… Да весь Петербург здесь.
Сергей застонал, но тут же зажал себе рот ладонью, чтобы не было слышно за дверью. Андрей покачал головой и сочувственно произнес:
– Друг ты мой любезный, не стыдись боли своей. Стони, если тебе от этого будет легче.
– Нет, не могу, – тихо, почти шепотом отвечал Сергей, – нельзя стонать; а то жена услышит. Да и смешно, чтобы этот вздор меня пересилил; не хочу…
После этой фразы режиссер направил свет своей настольной лампы в сторону сцены и громко спросил:
– Александр Сергеевич, вам больно?
– Ну да… – И Сергей растерянно приподнял голову.
– Ах, «ну да»! – раздражился Воронцов и направился к сцене. Подойдя к лежащему перед ним Сергею, он глянул на него с высоты своего роста, а потом вдруг со всей силы ударил в живот. Не ожидавший этого «Пушкин» скрючился и застонал так, что смог бы разжалобить даже настоящего Дантеса. Возмущенная Наташа хотела было вскочить со своего места, но ее удержал Никита, шепнув на ухо:
– Воронцов прав. Серж плохо и совершенно неубедительно играет умирающего Пушкина.
– Но ведь он ударил его так, что Сергей и на самом деле может умереть!
Воронцов заметил их перешептывание и громко сказал:
– Я же просил во время репетиций не комментировать события, происходящие на сцене! Наталья Николаевна, будьте любезны подойти ко мне!
Наташа поднялась и пошла на сцену, чувствуя спиной раздевающий взгляд Никиты. Сергей перестал стонать, но его физиономию по-прежнему искажала гримаса боли.
– На колени перед умирающим мужем! – властно приказал режиссер.
Наташа повиновалась, в то время как Данзас-Андрей отошел в сторону.
– Ты веришь в то, что ему больно? – продолжал свирепствовать Воронцов.
– Да, верю…
– Так почему же он нам этого не показывает, а?
Наташа недоуменно пожала плечами.
– Почему, я тебя спрашиваю?
И тут Наташа вдруг поднялась с колен и негромко, но очень отчетливо заявила:
– Да вы просто садист!
– Что? – взбеленился Воронцов.
– Вы садист, а не режиссер! – громко крикнула Наташа и взяла Сергея за руку.
– Ах, я садист… Ну а вы, господа хорошие, хреновые актеры, которым я должен объяснять самые элементарные вещи. Все, на сегодня репетиция закончена! Все вон!
И, шумно спрыгнув со сцены, Воронцов направился к своему столу. Усевшись за него, он раскрыл тетрадь и принялся что-то записывать. Растерянные и недоумевающие актеры стали переглядываться и перешептываться. Режиссер положил ручку, глянул на сцену и заорал, громко стуча кулаками по столу:
– Я же сказал – все вон! Репетиция переносится на завтра!
Все, кроме Донцова, принялись быстро собираться. Затем актеры молча направились к выходу, и тут Воронцов негромко приказал:
– Дантес, задержитесь.
Никита вернулся к столу, а Донцов медленно поплелся в глубину сцены. Наконец режиссер с Никитой остались наедине.
– Жорж, мне нужна ваша помощь.
– В чем именно?
– Чтобы это хорошенько объяснить, начну издалека. Как вы помните, прекрасная Nathalie, повинуясь желанию умирающего супруга, носила траур по нему два года. Затем она вернулась в свет и в сорок четвертом году вышла замуж за Петра Ланского. Брак их был очень счастлив и многодетен. Я вижу, вы все еще не понимаете, к чему я клоню?
– Нет, не понимаю, – покачал головой Никита.
– Мой наивный мальчик, одно из главных заблуждений всех времен и народов есть глупая недооценка женщины, существа по природе своей коварного и злопамятного. И Наталья Николаевна не была исключением из правил. Ведь именно ей удалось сотворить из милой светской мухи, озабоченной исключительно собственной персоной, буйного африканского слона, готового идти на смерть ради, прошу прощения, банальной ревности!
– Но ведь она ежегодно, – тут же возразил Никита, – проводила день смерти Пушкина в глубоком посте и молитве…
– И вы не догадываетесь почему?
– Наверное, считала себя косвенно причастной к его смерти? – не слишком уверенно предположил «Дантес».
– Косвенно?! – воскликнул Воронцов и раскатисто засмеялся. – Косвенно! – повторил он, вытирая выступившие в уголках глаз слезинки, после чего продолжил: – А ты не так прост, как кажешься, а гораздо проще…
– Не совсем понимаю…
В этот момент в дверях появилась Наташа, забывшая на стуле свой шарф, но, увидев увлеченно беседовавших режиссера и Никиту, стоявших к ней спиной, она не решилась нарушить их разговор и тихо подошла к стулу.
