Если для многих молодых людей независимость является целью жизни, возводимой на пьедестал, то для Дантеса высшей ступенью развития личности было диаметрально противоположное состояние зависимости. Он умышленно стремился к абсолютной зависимости от всемогущих авторитетов. Например, таких как барон Геккерен, желавший полновластно управлять другими людьми, определять их жизнь, использовать в своих интересах и манипулировать ими. Кстати будет сказать, что голландскому посланнику это давалось нелегко, поскольку в Санкт-Петербурге его репутация была незавидна, многие добропорядочные граждане избегали знакомства с ним. Барон Геккерен был окружен преимущественно молодыми аристократами, с которыми находился в отношениях «неестественной интимности», и эта страсть делала его скорее жалким интриганом и узником порока, нежели всесильным вершителем чужих судеб.
Не вынесла душа поэта
Позора мелочных обид…
История с анонимкой, смутившей покой Пушкина, известна всем. В ней сообщалось, что Александра Пушкина «избрали» заместителем «великого магистра» ордена рогоносцев Д. Л. Нарышкина и «историографом ордена», в чем ему и выдан «сей диплом». Подписан «диплом» был «непременным секретарем ордена рогоносцев» графом И. Борхом. После первого письма в январе 1837-го последовал брак Дантеса и свояченицы Пушкина Екатерины Гончаровой. В свете тут же пошли слухи, что эта свадьба – только прикрытие, и теперь Дантес может беспрепятственно видеть прекрасную Натали. Однако ходили и другие слухи – в одном из досвадебных писем Дантеса к Екатерине есть такая фраза: «Надеюсь, что завтра не будет препятствий повидаться с Вами, так как мне любопытно посмотреть, сильно ли выросла картошка с прошлого раза». Как понимать слово «картошка», исследователи до сих пор не знают. Но самая очевидная версия предполагает, что речь идет о беременности. Стало быть, исполняя долг джентльмена, поскольку полностью бесчестным Дантеса назвать нельзя, он ради своей карьеры и карьеры своего приемного отца срочно женился на высокой тридцатилетней дурнушке Коко. Однако Пушкин был неуступчив. Создавалось впечатление, что он жаждет этой дуэли больше всех…
Его убийца хладнокровно
Навел удар… спасенья нет:
Пустое сердце бьется ровно,
В руке не дрогнул пистолет.
Никому не известно, дрожал ли пистолет в руке воспитанника военной школы. При температуре минус пятнадцать, может быть, и дрожал. Внимание секундантов было приковано к другой персоне. Уже выстрелив в Пушкина, Дантес ждал у барьера, прикрыв грудь правой рукой. Пушкин сделал выстрел, опираясь нa землю левой рукой. Увидев, как противник упал в снег, поэт воскликнул «Браво!» – а потом спросил, убил ли он противника.
– Нет, но он ранен в руку и в грудь, – сказал д’Аршиак.
– Если мы оба поправимся, то придется начать снова, – ответил Пушкин.
Не мог щадить он нашей славы;
Не мог понять в сей миг кровавый,
На что он руку поднимал!…
По идее Дантес действительно нашу славу щадить не мог. В конце концов, Пушкин вызывал противника на дуэль не для того, чтобы ненавистный соперник даровал ему пощаду».
Оторвавшись от текста, Никита прижался лбом к боковому стеклу подержанной «классики», дрожавшему при каждом порыве сильного ветра. Перед его глазами мелькала самая безотрадная картина – полупустынные улочки Питера, заснеженного больше обычного, редкие голые деревья, печальные мрачные памятники, темные стены домов…
Глава 13
Санкт-Петербург, набережная Мойки, 1837 год
Был поздний час. За окном падал снег, тихо ложась на сумрачные улицы города, помнящего восстание декабристов на Сенатской площади. На письменном столе, заваленном писчей бумагой, стоял подсвечник с пятью горевшими свечами. Уставший от метаний по кабинету, Пушкин рухнул в широкое дубовое кресло, обитое кожей, откинувшись на спинку. В руках он нервно крутил костяной нож для резки бумаги. Александр Сергеевич тоже помнил зимние события 1825 года, когда его лицейские друзья, приятели и просто знакомые по кутежам выступили против крепостного права и самодержавия. Тогда, задавая себе вопрос: «Если бы я в это время был в Петербурге, я был бы в рядах мятежников?» – он не знал точного ответа, зато теперь, когда вокруг него хороводами ходили сплетни, бытовые неурядицы, непонимание друзей, серьезные финансовые трудности, нелады со здоровьем, напряженность в семье и в свете и, в конце концов, томительное ожидание завтрашней дуэли, Александр Сергеевич явно жалел, что не был сослан «во глубину сибирских руд…».
На диване сидела Натали. Всего минутой раньше у них снова состоялся неприятный, унизительный для нее разговор по поводу ее недавней тайной встречи с Дантесом у Полетики. Наступила небольшая пауза после красноречивых оскорблений мужа, и сейчас они, глядя в разные стороны, оба молчали. На книжных шкафах дрожали тени от их фигур, словно бы боясь прикоснуться друг к другу. Но вот Натали, устремив свой взгляд в затылок мужа, прищурилась и тихо заговорила:
– Теперь, после шести лет совместной жизни, мне стало все очевидно.
– Так что?
– Сатане захотелось завладеть тобой, и ты сам отдал свою грешную душу в его руки, поскольку соблазнился на его обещания. Ты стал Иудой среди близких, доверивших тебе свои судьбы. Ужасы, в которые твое присутствие ежечасно повергает нас, нарушают не только покой нашей семьи, но и всех окружающих тебя людей. Последнее время ты не даешь спокойно спать не только мне, но и детям. Ты, являясь среди ночи пьяным и пропахшим дамскими духами, беспокоишь их своими душераздирающими стенаниями, ты кричишь, что в твоем кабинете все время бродит демон, который нашептывает тебе что-то на ухо, ты начинаешь бегать по квартире, будишь всех и упрашиваешь нас, чтобы мы молились за тебя. Пока ты среди нас – все идет кувырком, когда тебя нет – переживания о будущем с тобой не дают покоя. Или ты думаешь, никто не догадывается, что означает твоя беспочвенная ревность, переходящая в ночные крики и рассуждения о демонах?
– И что же, если я сам не знаю ответа на сей вопрос? Поясни мне! Что со мной, по-твоему?!
– Словом, Пушкин, вопли твои, корчи, нечестивые речи, все повадки, каждое твое движение и слово подтверждают мое решение о постигшем тебя душевном заболевании.
– Что?! – крикнул он и, будто в доказательство сказанного женой, вскочил с кресла и забегал по кабинету. – Ты назвала меня сумасшедшим?! Ты, доведшая меня до полного исступления, записываешь меня в дом призрения убогих?
– Злой дух одолел тебя, и ты нуждаешься в лечении.
Пушкин, окруженный кольцом негодования, остановился непосредственно перед женой с костяным ножом в кулаке, замерев в позе зверя, готовящегося к прыжку на своего врага. Натали застыла в ожидании, а Пушкин, громко крикнув «Дура!», кинулся прочь из кабинета. Уже за дверью слышалось, как он зовет: «Азя! Азя! Где ты?»
