Я выщелкнул обойму. Она была полна. С предохранителя он снимался легким движением большого пальца. Я сунул его в карман куртки и спустился во двор.
Четыре загнутых гвоздя, державшие раму крайнего слева окна, легко крутились вокруг своей оси. Через пару минут я поддел раму ключом и почти бесшумно вынул ее на снег. Там еще была внутренняя рама с приоткрытой в комнату форточкой. Я взялся за форточку и протолкнул раму внутрь. Она легко поддалась. Залезть в комнату мне ничего не стоило даже в куртке.
Фонарик, который я купил в палатке у вокзала, мне, в общем, тут не пригодился. Глаза быстро привыкли к полумраку дома, и я на полусогнутых прошел вдоль стены большой комнаты, служившей хозяину чем-то вроде гостиной. Нужно было обогнуть старомодный круглый стол, покрытый скатертью с кистями, проскользнуть между огромным раскладным диваном и крохотным журнальным столиком и выйти в маленький коридор. Я не рискнул бы назвать этот дом нежилым – кто-то тут время от времени, безусловно, появлялся и топил печку – было довольно тепло и, судя по запаху, обжито. Нежилые дома пахнут иначе.
Холодильник…
Только сейчас слух отстроился от внешних шумов, и я услышал утробное его тарахтение. Судя по звуку, что-то старое, надежное.
Так оно и оказалось. На кухне, между мойкой и шкафом-пеналом, высилась глыба овального «ЗИЛа» преклонных лет. Я не удержался и открыл дверцу. Вспыхнула лампочка. Бутылок десять нарзана, капуста в пакете, йогурты, кефир – предельно лапидарный набор сторонника здорового образа жизни. Брусок сала в морозилке несколько разнообразил картину. Над холодильником висели большие круглые часы; секундная стрелка бесшумно бежала по кругу, отсчитывая время моей жизни.
Я вернулся в коридор, откуда вели три одинаковые филенчатые двери, – самая левая в комнату, через которую я сюда пробрался. Средняя и правая были заперты. Хольский оказался прав – замки были самыми простыми, к тому же между дверью и косяком наблюдались изрядные щели, пространство для маневра. Я взял с кухни нож и с первого же раза отжал ригель. Давным-давно, в той, прежней своей жизни, я вскрыл штук, наверное, восемьдесят иномарок, и в одной из них затаился ротвейлер. В последний момент я успел подставить ему монтировку вместо руки, но с тех пор когда не совсем санкционированно вхожу в чужое жилье, то стараюсь чем-нибудь обматывать левое предплечье на случай атаки. Тут нашлось махровое полотенце, пахнущее шампунем. В правую руку, понятное дело, я взял пистолет.
Комната была маленькой, с единственным окошком, выходившим во двор. Темнела у стены шикарная приземистая тахта с деревянными спинками, у окна стоял стол, а рядом стул. Вот и вся мебель. В ящике стола я нашел отвертку и плоскогубцы, снял куртку и первым делом поставил тахту на-попа.
Да, все точно. В торцевой ее части шла узкая металлическая вставка на двух болтах с потайными головками. Считай, дело сделано.
Я выкручивал второй болт, когда услышал посторонний звук.
Мимо дома медленно шла машина.
Вот она остановилась.
Я метнулся к окну. Адреналина в крови оказалось столько, что я мог перевернуть этот домик на бок.
У калитки дома стоял черный смутно знакомый джип. Из него один за другим вылезали трое амбалов. И одного из них я сразу узнал; а по нему и остальных – даже в этом слабом свете уличных фонарей можно было разглядеть их одинаковые белобрысые репы, коротко постриженные. Меня будто обдали ледяной водой. Трое в расстегнутых куртках гуськом шли к калитке, о чем-то переговариваясь. Водила распахнул передние дверцы, чтобы проветрить салон. И такой мракотой пахнуло от появления Ганса, о котором я и думать-то забыл, что я одним движением выломал спинку тахты вместе с тайником, схватил куртку и на тех же полусогнутых метнулся к выставленному окну.
Как они здесь оказались?
Сперва из окошка нырнула в снег спинка, следом выскочил я. Приземлился на корточки и быстро пошел вплавь по глубокому снегу к постройкам, стоявшим в конце огорода, а там залез на крышу сарая, спрыгнул к соседям и минут через пятнадцать уже выковыривал снег из ботинок на параллельной улице. Здесь, в деревне, спинка от кровати, смотрелась вполне уместно, а вот до Москвы надо бы от нее избавиться.
Ну что, поручение, можно сказать, выполнено. При первой же возможности достану контейнер и завтра отдам его Хольскому.
Н-да, теперь я просто очарован своим наивом. Я еще не подозревал, что все дальше и дальше погружаюсь в ситуацию, из которой будет не так-то просто выпутаться, причем ситуация эта в конечном счете сложится настолько фантастически, что даже тогда, потом, будучи ее непосредственным участником, я не смогу поверить в ее реальность. А уж представить себе что-то подобное на этом первоначальном этапе было, конечно же, просто немыслимо, даже при моем довольно бурном воображении.
Спинку я вскрыл на платформе, зажав ее меж железных прутьев забора и как следует повернув в сторону Киевского вокзала. Она развалилась надвое, и из нее выпал плоский зеленоватый контейнер формата приблизительно А4 толщиной с карандаш. Он был из какого-то легкого светлого сплава, с единственной кнопкой в торце. Доступ к ней оказался закрыт прозрачным коническим колпачком на резьбе. При более внимательном рассмотрении обнаружился еле заметный шов, деливший контейнер на две плоскости. Я оглядел его еще раз, убрал в сумку и всю обратную дорогу до Москвы дремал со спокойной совестью в пустом вагоне одной из последних электричек, идущих по куцым подмосковным снегам.
Глава 9
Хольский исчез из больницы этой же ночью. Со слов вахтера, ситуация развивалась вот как. Часа в два, когда вся палата уже спала, а ночная дежурная Наташа смотрела в ординаторской телевизор, в коридоре раздались посторонние звуки. Она выглянула из ординаторской и увидела довольно жуткую картину: два здоровенных мужика выкатывают из палаты № 7 кровать с больным по фамилии Хольский, а третий стоит тут же, в двух шагах, и звонит по мобильному. Двух секунд хватило Наташе, чтобы оценить обстановку, нырнуть обратно в ординаторскую и закрыть дверь на защелку. Она набирала предпоследнюю цифру номера внутренней охраны, когда от хорошего удара щеколда отлетела, и в ординаторскую шагнул тот, третий: худощавый, в светлом пальто.
Он прикрыл за собой дверь и повернулся к ней. Высокий, в чем-то даже и симпатичный, с золотыми передними зубами и какой-то шипящей речью.
«Если хочешь жить, – негромко сказал он, – сиди тихо, как мышь, да? Не выходи отсюда ровно час. Ты ничего не видела и не слышала». Он говорил тихо, спокойно, и сам был такой спокойный, загорелый, с каким-то неподвижным спокойным лицом, но, глядя на него, просто жуть Наташу брала. Он отнял у нее мобильный, а от трубки обычного телефона, которая все еще была у нее в руках, оторвал шнур. Лет тридцати пяти, невысокий, со сросшимися такими бровями, в сером пальто. Загудел лифт. Мужик вышел.
Словом, они спустили кровать с больным Хольским на первый этаж, выкатили на улицу и погрузили в джип. Когда он проезжал мимо приемного покоя, его видел водитель «скорой помощи» и идентифицировал как «Шевроле».
